Александр Викторович Иличевский - Мистер Нефть, друг

жестикулировал, рискуя повалить пластмассовую бутылку с отравой.

– Теперь я понимаю, почему Фонарев так нагло себя ведет в последнее время: он уже уверен, что козырь перешел к нему в руки, – тут гость бахнул кулачком по бутылке: глухо прянув, она рухнула на пол плашмя, покатилась.

Горячась, Петенька стал напряженно тереть лоб.

Глеб, впечатленный пылкой речью гостя, задумчиво и не сразу поставил бутылку на место.

– Что ж, еще не все потеряно, – наконец оживился гость и снова хлопнул по бутылке, но в этот раз она устояла, – то есть, конечно, потеряно все, но поправить удастся. Нам бы только Ираду дождаться: отправилась сюда еще вчера и вот-вот уж должна объявиться...

Сказав это, гость выжидающе-хитро посмотрел на Глеба, на лице которого второй раз за это утро проявилось живое удивление, когда-то для него означавшее потрясение.

– И кстати, у меня еще к вам есть весточка от отца, – добил Глеба пришелец. – Он полгода разыскивает вас: недавно мне удалось наладить с ним связь и немного успокоить.

На Глеба это произвело впечатление, какое могло бы произвести сообщение о помиловании субъекта, еще до выстрела обморочно стекающего по стене расстрела.

Заметив это, довольный Петенька вернулся к своей папиросе, потрубив, раскурил ее и, побалтывая в воздухе ножками, уселся на краю тумбочки.

Лихорадочно задумавшись, Глеб вспоминал, что Ираду он не видел уже два года. Оказавшись на Физтехе, она чудесным образом обрела там уют и спокойствие – и вскоре стала примечательным и почти родным персонажем общежития его факультета. Освоившись с новой жизнью, Ирада устроилась на работу в институтском буфете. До Глеба доходили слухи, что кто-то из студентов, взявшись за ликвидацию ее безграмотности, оказался настолько успешен, что она стала подумывать о поступлении на подготовительные курсы библиотечного факультета Института культуры, что поблизости от Физтеха, на Левобережной. Глебу также вспомнилось, как, несмотря на ее всегдашнюю приветливость и благодарную теплоту, которая излучалась ею при каждой их редкой встрече, он испытывал сладкое щемящее чувство...

Придя наконец в себя, Глеб оживился, встал, прошелся, посмотрел в окно – и заплакал. Потом засмеялся и снова заплакал.

Петенька, сердито глянув, буркнул:

– Это еще к чему?

Глеб бросился к нему, схватил под мышки и, подняв, как ребенка, над головой, тряхнул:

– Это правда?!

Петенька, морщась в его объятиях и опасаясь своей зажженной папиросы, зашипел:

– Немедленно поставьте меня обратно, вы с ума сошли, я щекотки боюсь... – И когда его требование было выполнено, поспешно поправляя задравшийся на животике свитер, добавил: – Какая мне нужда вас обманывать, если я здесь? Впрочем, можете мне не верить... – он пренебрежительно подмахнул ручкой, – но, когда выберемся отсюда, я вам это припомню.

Глеб не знал куда себя деть. Он то вставал и подходил к двери, то шел в ванную и пил из-под крана воду, то закуривал и тут же бросал папиросу, то пристально взглядывал, искаженно улыбаясь, на Петеньку. Тот заблаговременно предупреждал его своим «Но-но!», прекрасно зная, что взгляд этот означает: еще чуть-чуть – и ему снова придется оказаться в неосторожных объятиях брата.

Глеб понимал – кроха Петя сейчас ему все равно ничего больше не расскажет, и все же едва сдерживался от расспросов.

– Простите, – все-таки не выдержал Глеб, – а отцу известно, что со мной произошло?

– Какая разница, – рассердился гость, – известно, не известно, помочь он все равно не может: самим надо выбираться. И пожалуйста, умерьте свое любопытство, оно сейчас, ну честное слово, праздное. Да что за невезуха с вами, то слова живого не вытянешь, а то не знаешь, как уберечься, просто отвратительно, как вы несносны!

– Хорошо, – с удовольствием смирился Глеб, которому все это стало напоминать ужасно интересную игру в новую жизнь, – я обещаю...

Петенька недоверчиво кивнул, буркнул: «Ладно, посмотрим» – и попросил еще папиросу. Глеб сам гармошкой смял мундштук, прикурил, но тут послышались за дверью шаги и какое-то позвякивание.

Гость побледнел и, отпав от протягиваемой ему папиросы, нырнул с тумбочки под подушку.

Вошли Фонарев и Петя.

Фонарева у себя Глеб видел за все эти семь месяцев впервые. Позабывший в это утро об их существовании – и вот, вдруг видя сейчас своего главного мучителя, он мертво осел на кровать – да так неловко, что попал --">