Томас Корагессан Бойл - Грязь-озеро

пальто, мне было видно, как поперек груди у него натянулся тугой жгут мышц. — Долбоёб, — повторял он снова и снова, и я вдруг осознал, что все мы четверо, включая Дигби, Джеффа и меня, повторяем эту мантру "долбоёб, долбоёб" словно боевой клич. (— И что случилось потом? — спрашивает сыщик убийцу из-под опущенного поля своей шляпы. — Не знаю, — отвечает убийца, — В меня, словно, что-то вселилось. Ну правда.)

Дигби влепил крутому чуваку пощёчину, а я ринулся на него как камикадзе, бездумно, яростно, сгорая от унижения — весь инцидент, от первого башмака мне в подбородок до этого смертельно-важного момента занял не более, чем шестьдесят мандражных, избыточно-адреналиновых секунд — и вот я подскочил к нему и вломил ему монтировкой по уху. Эффект был мгновенным и потрясающим. Это было что-то вроде съёмок в Голливуде, он был каскадёром в роли огромного кривляющегося зубастого надувного шара, а я в роли мужика с шилом в руке. Он обмяк. Обоссался. Выпал из своих башмаков.

Одна секунда, огромная как дирижабль, истекла. Мы стояли над ним кружком, скрежеща зубами, крутя шеями, наши руки-ноги подергивались от выброса адреналина. Все трое молчали. Просто стояли и глазели на лежащего, а он, фан ретро-тачек, ловелас, крутой грязный чувак, валялся поверженный. Затем Дигби, а за ним и Джефф, уставились на меня. Я все еще сжимал в руке монтировку, к концу которой пристал клок волос будто пушок одуванчика. Вздрогнув, я уронил её на землю и тут же стал представлять себе заголовки прессы, угреватые рожи дотошный полицейских следаков, блеск наручников, лязг решеток, огромные черные силуэты, встающие из глубины тюремной камеры, ... и тут вдруг меня пронзил дикий душераздирающий вопль такой силы, словно меня шандарахнуло суммарным током всех электрических стульев страны.

Это была цыпочка — миниатюрная, босоногая, в трусиках и мужской рубашке. — Уроды, — вопила она, накинувшись на нас со стиснутыми кулачками и с прядями фено-завитых волос на глазах. На щиколотке у неё красовалась серебряная цепочка, а педикюр пальцев ног сверкал в свете автофар. Мне кажется, что дело было именно в её педикюре. Конечно же, джин, конопля и даже "Кентакки-фрайд" также внесли свою лепту, но именно вид этих пылающих ногтей подтолкнул нас к выводу — как жаба, вылезшая из куска хлеба, в фильме Бергмана "Девичий источник", как губная помада, намазанная на губы ребенка, — эту девчонку мы тут же записали в шалавы. Мы навалились на неё как бергманские безумные братья — не видя в этом ничего плохого, никого не слушая и ничего не говоря — пыхтя, хрипя, срывая с неё одежду и вцепляясь в её плоть. Мы же были крутыми, горячими, но при этом опасливыми и осмотрительными, всегда за три шага до опасной черты — ведь мало чего могло случится.

Хотя, пока что, бог миловал.

Не успели мы пригвоздить её к капоту, — наших глазах пылали похотью, страстью и неподдельно низменной порочностью, — как на стоянку свернула еще одна пара светящихся фар. И вот они мы, грязные, окровавленные, виновные, порвавшие с человечеством и цивилизацией, — на совести у нас уже есть первое из древнейших преступлений, второе как раз в процессе совершения, обрывки нейлоновых трусиков и лайкрового лифчика свисают с наших пальцев, ширинки распахнуты, губы все в слюнях — мы пойманы на горячем. Взяты с поличным.

Мы бросились бежать. Сначала к машине, а затем, поняв, что не сможем её завести, к лесу. Я не думал ни о чем. Я думал лишь о том, как смыться. Лучи фар тянулись ко мне как прокурорские пальцы. Я драпал.

Бум-бум-бум — через стоянку мимо чоппера, затем в замызганные заросли у кромки озера, в лицо мне летели насекомые, по ногам хлестал бурьян, лягушки, змеи и красноглазые черепахи плюхались в воду, чтобы исчезнуть в ночи, — и вот я уже по щиколотку в мутной тепловатой воде и всё ещё молодцом. Позади меня всё громче нарастали причитания той девки, такие жалобные, осуждающие. В них мне слышались стенания "прекрасных сабинянок", Христианских мучениц и Анны Франк, выволоченной нацистами с её чердака. Преследуемый этими звуками, а также воображаемыми копами с собаками-ищейками, я побежал дальше. Вода была уже мне по колено, когда я понял, куда меня несёт: я задумал удирать вплавь. Переплыть на ту сторону Грязь-озера и спрятаться там в густых кустах, где меня никто никогда не найдёт.

Моё дыхание стало затрудненным и прерывистым. Взглянув на

--">