Анатолий Николаевич Жуков - Судить Адама!

замужеством, детьми, любовью, потому что дети без любви не бывают, внуками, наконец. И только потому, что у Парфеньки Шатунова клевало. Потому, что он везучий. Потому, что не позади, а, как полагается, впереди него мчалась молва о необыкновенном его таланте и удачливости. И, наконец, потому, что в будущем его ждало чудо. Только его, и никого другого. В это давно уже верили все хмелевцы, в это поверил со временем и сам Парфенька, хотя зачем ему теперь чудо, когда главная цель достигнута и любовь Пелагеи завоевана.

Вечно улыбающийся, мечтательный, занятый только думами о рыбалке, Парфенька считался легкомысленным и пустым человеком – в этом его самого и хмелевцев убедила ненаглядная Поля, Пелагея Ивановна, забравшая всю власть в доме сразу после свадьбы. Но эта же Пелагея окончательно утвердила односельчан в рыболовной исключительности Парфеньки, его талантливости, в его узкой специализации. «Ничего больше не знает, паразит, – превозносила она мужа. – Была бы Волга да удочки. И ведь ловит, ловит, негодник! В любую погоду без рыбы не придет, грома на него нету». И сообщала, каких утром сазанов (судаков, щук, лещей) он приволок: крупные, мясистые, вкусные, как поросята. Приходите, пока свежие, завтра опять принесет.

И Парфенька таскал, кормил семью, щедро одаривал односельчан, доверчиво рассказывал о своих рыболовных подвигах и даже о мечте поймать на удочку трехметровую щуку. Точнее, на спиннинг.

Как у всякого великого человека, у Парфеньки не было секретов и тайных помыслов, потому что и в жизни, и в мечтах он стремился не брать от общества, а давать ему – хмелевское общество было этим вполне довольно и признало права Парфеньки на сказочную мечту. Хотя находились, конечно, маловеры, заявлявшие, что немыслимо длинную, как рыбацкий челн, щуку он никогда не поймает, тем более сейчас, когда Волга беднеет рыбными запасами и скоро станет совсем пустой. Такими людьми оказались, к сожалению, передовые рыбаки, ударники пятилетки Иван Рыжих и Федька Черт ^[2]. Оба, к великому сожалению, пьяницы.

– А сом? – не раз напоминал им Заботкин, председатель райпотребсоюза. – На шестьдесят четыре килограммища и восемьсот граммчиков, свидетели есть, сам взвешивал!

И старый Федька Черт похмельно вздыхал, а молодой Иван Рыжих виновато опускал рыжую голову: такой сом ему не попадался даже на Каспии. Да и мечта самого Парфеньки доходила лишь до трехпудовой рыбины, а тут сграбастал чуть ли не кита, на четыре с лишним пуда, в пуде же целых сорок фунтов, и, значит, всего 162 фунта, без обману. Сто шестьдесят два! Это вам, товарищи дорогие, не поцелуй чужой жены, не радостный сон, это на удочку поймано, причем Парфеньку оштрафовал рыбнадзор за превышение пятикилограммовой нормы вылова за один день. Глупость, конечно. И насчет одного дня – глупость. Редкий этот сом таскал Парфеньку по Волге двое суток, пока его не выручили рыбаки на мотодоре.

Но об этом можно и подробней. Такие события встречаются сейчас реже, чем запуск космических кораблей.

В последние перед пенсией годы Парфенька был бригадиром рыболовецкой бригады, созданной из браконьеров, и в первый же отчетный квартал бригадирства настиг свою удачу почти у верхней отметки – поймал сетью трехпудового сома. И когда поймал, тут же подумал, что мог бы и четырехпудового, такой наверняка есть, потому что поймал он самца, самки же у рыб крупнее^[3]. В том, что сомиха на четыре пуда живет где-то здесь, Парфенька не сомневался: средняя продолжительность жизни у женского пола выше, чем у мужского – читайте газеты, умные люди их составляют, денежки за это самое получают, и немалые, должно быть. Ну вот.

А подумать, что пойманный сом был вдовец или одинокий холостяк, Парфенька не мог, поскольку ловил иногда мелких его соплеменников, может, сыновей, внуков, правнуков. И когда вышел на пенсию по возрасту, то занялся более тщательным обследованием окрестных вод. И не ошибся: напротив Хмелевских Выселок (Иван Рыжих сказал бы: «На траверзе Выселок»), неподалеку от затопленного села Вершинкино, от которого остался небольшой остров, Парфенька обнаружил просторный глубокий омут, а в том омуте – заветного, на четыре пуда сома. Точный его вес, а заодно и пол будут установлены только через год, но и до того, впервые увидев сома на ранней зорьке у отмели, Парфенька понял, что и эта дерзкая его мечта, большеголовая, усатая, беззастенчиво пожирающая рыбью мелочь, почти у него в руках.

Неплохо бы описать --">