Дария Андреевна Беляева - Ни кола ни двора

какие-то новые вещи. Побывать в городах, которых себе даже не представляю. Я хочу понять, зачем я живу. Я близка к этому, как никогда. Вы говорили, что мне надо повзрослеть, и я собираюсь этим заняться. Мы будем много ездить, и у меня будет время, чтобы готовиться к экзаменам. Когда я, конечно, определюсь, куда я хочу поступать, и хочу ли я поступить вообще хоть куда-то. Пожалуйста, не расстраивайтесь. Может быть, я совершаю ошибку, но это не так важно, как сам шаг. Иногда не так важно выиграть, как начать играть.

Я знаю, что вы будете волноваться, поэтому позвоню вам сегодня. Но я боюсь, что вы не успеете прочитать мою записку, и тогда мне придется объясняться вслух, и я расплачусь. Так что, может быть, будет лучше, если вы позвоните сами.

Помните, я люблю вас! Я вернусь домой счастливее, чем уехала, и сумею сделать счастливыми вас.

В конце концов, у всех все будет хорошо.

С любовью и искренним волнением,

Рита."

Финал получился каким-то излишне формальным, но переделывать я не стала. Оставила записку на столе, подхватила рюкзак и вышла из комнаты, чтобы вернуться туда, если когда-нибудь, то очень нескоро.

Я сказала себе:

— Делай то, чего ты в самом деле хочешь.

Делай что-нибудь.

Я кралась на цыпочках, боялась, что попадусь, но в то же время не смогла бороться с искушением заглянуть к родителям.

Открывая дверь, я старалась даже не дышать.

Они спали. Мама с папой в обнимку, и дядя Женя поперек большой кровати, у их ног.

Все они дышали спокойно и выглядели нежными, как на картинах Элизабет Сонрель. Та же была в них во всех общая пастельная мягкость, та же спокойная и загадочная символичность.

Спящий король, спящая королева и спящий лорд.

А я — бодрствующая принцесса, убегаю из замка, чтобы найти своего люмпен-пролетарского свинопаса прежде, чем он сядет в самолет или на поезд и окажется далеко-далеко отсюда.

Дядя Женя обнимал ноги моих родителей, лицо его было на редкость спокойным, даже странно стало, что на шее его продолжает чернеть "я убью тебя".

Все-таки, подумала я, у меня очень странная семья.

И я осторожно закрыла за собой дверь.

Выбраться из дома было легко, мы с Толиком проделывали такое миллион раз. Спал охранник, как в первый день, когда мы с Толиком шли на озеро. Только лес вдали был костистый и черный, а так — все будто вчера случилось.

Выйдя за ворота, я перевесила рюкзак поудобней.

В тот момент я прекрасно понимала, что являюсь частью своей странной семьи: в чем-то мама, в чем-то папа, в чем-то даже мой удивительный дядя.

Но главным образом — просто Рита. И это — самое важное.

Я пошла на остановку зная, что найду его там. И я нашла. Очередной автобус прошел прямо перед его носом, а он сидел и курил, положив ноги на спортивную сумку, набитую деньгами.

Толик не хотел уезжать без меня.

Я сказала:

— Привет.

А он улыбнулся так широко, что выронил сигарету, она упала прямо Толику на коленку, он стряхнул ее, затушил, выругался.

А потом сказал:

— Ритка, ты решила, а? Или ты типа попрощаться?

Я села рядом с ним и положила голову ему на плечо.

— И куда мы поедем? — спросила я.

— Трахаться, — сказал Толик. — Скажем, во Владивосток.

И мы поцеловались.

Позже, примерно в два часа дня, я впервые оказалась в поезде, в плацкартном, причем, вагоне, пахнущем странно и терпко, как настоящая жизнь — носками, курицей, апельсинами и сортиром в конце коридора.

Толик спал, а я сидела на его койке и смотрела, как пролетают озаренные солнцем бесконечные поля, вечные-вечные-вечные поля. И вечная моя Россия с ее оборванными линиями электропередач и уходящими в бесконечность рельсовыми дорогами, и деревнями, умирающими дольше, чем я живу.

Но я больше не злилась, что всему этому отпущено так много, а мне — так мало.

Иногда я наклонялась и целовала Толика в губы.

Солнце плясало на его золотых клычках. И я не жалела, что мы мимолетны, а поля и небеса — вечны.

Все искупала моя способность видеть и мыслить, и моя возможность лечь рядом с Толиком, пригреться и услышать звонок из дома.

Пусть бы я умерла тут же, пусть у меня разорвалось бы сердце от всего золотого, я была счастлива, и поэтому не боялась.

Я знала, что бояться нечего.

--">