Дмитрий Львович Быков - Князь Тавиани

справки, изнемог в борьбе и согласился призваться. Воробей и кошка дружно говорят «вот и ладненько».

— А про этих ты можешь что-нибудь рассказать? — спросила она. Он всегда рассказывал, с этого все у них и началось, и закончиться должно было этим, опять в кафе, на чужой территории. Своей так и не было никогда.

— Запросто. Это будет целая новелла.

— Какая прелесть! Ведь тыщу лет не слышала.

— Ну смотри. Действие происходит в Тифлисе, в семидесятых годах того века. Первая фраза: «Карл Иванович с тоскливой усталостью слушал, как пятнадцатилетняя София Касаткина в пятый раз, рассеянно сбиваясь, начинает „Метель“ Листа».

— Касаткина?

— Ну да. Дочь русского генерала и тифлисской красавицы. Была такая Мэри Галаташвили, любимица всего Тифлиса. Теперь она уже двадцать лет как жена генерала Касаткина. Сын Александр, дочка Софико.

— Она виртуоз?

— Почему сразу? Ей пятнадцать лет.

— «Метель» — сложный этюд. Его Кисин играл в этом возрасте.

— Да? Просто я других не знаю.

— Ну, пусть виртуоз. Так даже интересней.

— Карл Иваныч хотел в очередной раз прервать Софико после особенно грубой ошибки, но пожалел девушку. Он окончательно понял, что ей не до того, нахмурил седые брови, поджал седые губы…

— Сильно сказано, сильно.

— Катька, ты дура. Ты вечно думаешь о неприличном.

— Почему? Я просто представила.

— Поджал лиловые старческие губы и собрал ноты. «Фам теперь не то того, София Георгиевна, — сказал старик с затаенной горькой обидой. — Та и уроки наши скоро окончатся навсегда, не будем омрачать прощание. Старый Карл Иванович больше не нужен вам, вы станете замужней женщиной»…

— Карл Иваныч! — воскликнула Катька, состроив самую умильную рожу. — Старый, добрый Карл Иваныч! Поймите, у каждой девушки только раз бывает помолвка…

— Та, та, — сказал Игорь, мрачно кивая. — Mädchen… Verlobung… Уже какой тут может быть старый Лист, старый Карл Иваныч… Ну, прощайте, дитя мое. В четверг у нас последнее занятие, и я готовлю вам сюрприз… да, eine Überraschung! Теперь же мне пора. — И Карл Иваныч, морщась от подагрических болей, поспешил на первый этаж, где княгиня Мэри отдавала поварам очередные распоряжения.

— То есть помолвка уже назначена?

— К настоящей тифлисской помолвке готовятся за неделю. Там одних цыплят знаешь сколько замариновать? И сколько они еще маринуются до кондиции? Касаткины не могут ударить в грязь лицом. На свадьбе будет весь Тифлис. Девочку выдают за князя Дадиани.

Принесли сациви, Игорь начал есть, и Катька вспомнила, как он ел тогда — рассеянно и без всякой охоты. Теперь появилась какая-то жадность. Плохо будет, если он испортится к старости. Все вокруг портилось очень быстро, и ей приятно было думать, что он там у себя, непонятно где (весть о его отъезде дошла до нее с полугодовым опозданием), остался хорошим. Она никогда не думала о нем со злостью, никогда, кроме разве что самых первых месяцев, когда иначе было попросту не выжить: прижечь, залить спиртом, засыпать пеплом. Теперь, собственно, уже и шрама не было видно — или, правду сказать, был один шрам во всю душу, не только от Игоря, вообще от всего.

— Князь Дадиани, — сказала она рассеянно, как ожидающая свадьбы Софико, — то есть Тимур Дадиани — главный художник «Семьи», такой был издательский дом.

— Да, — сказал Игорь, — я знаю.

— А возьми вина все-таки.

Словно прочитав ее мысли, к ним подскочил молоденький официант, принял заказ и так же экзальтированно умчался: в «Тбилисском дворе» старательно стилизовались под правильный тифлисский ресторан времен Софико Касаткиной.

— Ладно, — легко согласился Игорь, — пускай он будет князь Тавиани.

— Да-да. Третий брат Тавиани. Двое кино снимают, а третий дурак.

— Но согласись, звучит. Князь Тавиани.

— Да по мне хоть Иванишвили. Хоть Киндзмараули.

— Ну вот. Карл Иваныч, робко кланяясь, вошел к Мэри Касаткиной, урожденной Галаташвили, женщине под сорок, но все еще прелестной, хотя и несколько бледной. У нее, знаешь, частые истерики, мигрени, и тогда весь дом ходит на цыпочках.

— Прекрасно. Я этот тип знаю. Еще не забудь, она нюхает соли.

— Ты сама такая будешь. Сорок лет, прелестная, с мигренями.

— Вот уж нет. Я не могу себе позволить мигрени, у меня нет прислуги и поваров. И никто не будет ходить на цыпочках.

— Госпожа Касаткина, — говорит Карл Иваныч робко, непрерывно кланяясь и словно с трудом решаясь --">