Алексей Константинович Смирнов - Натюр Морт

кивнул Свищеву; – тот спустил штаны и, кряхтя, пристроился над обломками. Саврасов встал сзади – в очередь, но Ферт посоветовал ему поберечь добро для других.

– Краску! – велел инструктор.

Ему подали большую жестянку с торчащей малярной кистью, Ферт лично пошуровал внутри, приблизился к поваленному памятнику и черной краской намалевал свастику.

– А почему не что-то другое? – спросил, как всегда, любознательный Антон. Его пытливый разум не любил неясностей.

– Потому что свастика – жупел, пугало для людей, – растолковал ему Ферт. – Страх перед ней – генетический, она уже сама по себе устрашает. Нам ведь наплевать, кем нас сочтут – главное, чтоб была достигнута цель. Когда враг будет уничтожен повсеместно, тогда мы откроем, что не имеем никакого отношения к идеологии свастики.

Общими стараниями могилу было не узнать. Отряд, окрыленный победой, не собирался останавливаться на достигнутом.

– Ломай дальше! – крикнул Недошивин, и его призыв был услышан, и даже командиры подчинились, приветствуя инициативу снизу.

Разбежавшись кто куда, взялись за новые памятники и кресты. Разбивали вдребезги фотографии, мочились и оправлялись на свежий, искрящийся в лунном свете снег. Рисовали свастики и шестиконечные звезды, писали шестерки числом по три, крушили ограды, рубили лопатами кусты. Разогревшись, поскидывали в кучу шубы и пальто, а Недошивин, имевший обыкновение купаться в прорубях, и вовсе разделся – прыгал голый от креста к кресту, нанося точные, разрушительные удары.

– Свеженькая! – послышался из-за кустов восхищенный визг Щуся. – Вчера схоронили!

Бросив все, как есть, поспешили на его зов; Щусь нетерпеливо подпрыгивал, показывая на увешанный венками деревянный, на время установленный крест. Но табличку уже приладили, Ферт осветил ее своим фонарем и присвистнул:

– Двадцать девять годков – всего-то!

Свищев облизнулся.

– Какие будут идеи? – спросил он голосом одновременно и сиплым, и звонким.

Коквин хихикнул и, не справляясь с переполнявшими его чувствами, забился в причудливом, собственного сочинения танце.

– Копаем? – осведомился Антон, который перестал понимать что-либо помимо действия, действия и еще раз действия.

– Спрашиваешь! – воскликнул Щусь и первым вонзил штык лопаты в припорошенный песок.

Трудились долго; гроб вынимать не стали – просто отодрали и выбросили крышку. Покойницу выволокли за волосы, и Ферт склонился над ней, принюхиваясь.

– Как из морозилки, – похвалил он ее. – Совсем не испортилась.

– Спряталась, сука, – уйти от нас думала, – молвил Злоказов, пожирая умершую глазами.

– Погодите, у нее брюлики! – крикнул кто-то из звена Свищева. – Руби пальцы!

Действительно – женщину похоронили, не снимая колец, и сотрудники «УЖАСа» не стали медлить с изъятием преступно упрятанных ценностей.

– А теперь, – сказал Ферт, трогая труп ботинком, – напомним ей о жизни, которую не задушишь, перед которой бессильны смерть и тление.

Одежду на покойнице разодрали в мелкие клочья; первым пристроился Недошивин со словами:

– Нравится, не нравится – спи, моя красавица!

Ферт, когда звеньевой насытился, вынул тесак, вонзил женщине в ребра и начал кромсать ей грудь и живот.

– Правильно, начальник! – прохрипел Свищев. – Мы ее и в печенку поимеем, и в селезенку!

– Потроха-то выдерни сначала, – предложил Холомьев. – Будем уходить, я на березу повешу, у входа.

Антон Белогорский, чувствуя, что пока еще плохо себя зарекомендовал, сказал, что тоже пойдет поищет чего посвежее, и Ферт одобрительно закивал, сверкая очками. Но отличиться не удалось – Антон не встретил ни одной свежей могилы и завидовал Щусю, которого теперь обязательно отметят или повысят. Он долго бродил среди снежных надгробий, потом вернулся, намереваясь принять участие в поучении усопшей, но опоздал – ее уже некуда и не во что было поучать.

– Трупный яд по-научному – кадаверин, – сказал ему зачем-то Злоказов, утирая губы перчаткой.

Возле разоренной могилы творилось непонятно что: коллеги Белогорского рычали и дергались, их движения постепенно теряли целенаправленность, сжатые кулаки рассекали пустое пространство, сапоги и ботинки бездумно пинали снежную пыль, перемешанную с костным крошевом. Партайгеноссен выдыхались, и Ферт, как более опытный, уловил это первым.

– Отбой, товарищи! – крикнул он, сложив руки рупором. – Глушите музыку, одевайтесь и --">