Юлия Сергеевна Горобец - Цветущая вишня

Каждый раз она балансировала на слабо натянутом тросе. Вот, сейчас подует какой-нибудь ветерок или стоит ей колыхнуться, как она сорвется.

Можно, стиснув зубы, тащить за собой скопившееся за день или два эмоциональное напряжение, но стоит споткнуться всего лишь об один маленький камешек…

Надрыв.

Что и случилось, когда Вера, нарезая капусту для борща, порезала палец.

Она ни пискнула, ни выругалась, словом, ни звука не издала.

Будто завороженная, она подняла указательный палец и принялась наблюдать за ленивой струйкой темно-алой крови. Когда она уже скатилась к ладони, Веру затрясло, горло сдавило, и она застонала, даже заскулила, как собака, на хвост которой наступили каблуком. Не управляя собой, она схватила нож и, закрыв глаза, приложила тыльную сторону лезвия к запястью.

Вот так, с этим порезом, треснуло терпение женщины.

И она почувствовала, как мириады его осколков вонзились в каждую клеточку ее существа.

Она медленно втянула носом воздух, а потом закричала, и сделала это нарочно, чтобы заглушить боль, которую собиралась причинить себе…

Но она не успела. Бросив нож в раковину ее заставил стук входной двери. Тут же на кухне появилась Катя.

– Ты чего тут делаешь? – Спросила она, смотря на мать, как на умалишенную.

– Что? – Переспросила Вера, тяжело дыша. – Готовлю, не видишь?

Катя окинула ее взглядом с головы до ног. Лицо матери раскраснелось и вспотела, как будто она стояла над паром.

– Ты орала так, что аж в подъезде слышно было.

– Я? Орала?

– Да

– Я… я порезалась, – она мельком показала ее палец, который сжимала другой рукой, – больно… вот.

Катя покачала головой, закатила глаза и развернулась, чтобы уйти.

– Есть не будешь?

– Не буду.

– Ты умрешь с голоду!

Но ответа не поступило. Кажется, дочь скрылась в ванной комнате.

***

Однажды, в десять часов вечера, Вера сидела на кухне и вышивала. Она и без какого-либо дела теряла счет времени, а сейчас и вовсе забылась.

Когда она случайно накололась пальцем на иголку и рванула за пластырем, ее взгляд случайно упал на часы.

– Где Катя?

Вместо того, чтобы позаботиться о своем пальце, Вера пустилась в поиски телефона. Но на звонки несносная дочь не отвечала, и когда волнение Веры возросло до такой степени, что ей стало тяжело дышать, она решила пуститься в следующие поиски.

Накинув на себя куртку, потому что этим вечером после дождя было слишком холодно, и выбежала из квартиры.

Около их дома, к досаде Веры, сломался фонарь, поэтому ей пришлось взять свой. Но ей не особо ей помог справиться с непроглядными сумерками, сгустившимися к этому часу (23:00). Вера стояла на крыльце и, выдыхая пар, беспомощно оглядываясь по сторонам, словно слепой котенок в поисках матери.

– Катя, – шептала она дрожащими от стужи и страха глазами, – Катя, Катя…

В кромешной тьме она вдруг услышала чей-то смех поодаль. А затем странный звук. Еще раз. И еще раз. Тишина. Тихо.

Вера спустилась с маленького крыльца. Направив фонарь в сторону лавочки (она помнила, где та находилась), Вера прищурилась.

Там кто-то был.

Видимо, ее дочь.

Да, да, ее дочь. Она сидела…

На ком-то еще.

Вера наморщила брови. Затем она направила луч фонаря ни лица людей, чтобы убедиться в тревожных догадках. И они, к ее ужасу, оправдались.

– Эй! – Взвизгнула Катя, прикрываясь рукой от света.

– Катя… – Испустила Вера тихий шепот.

Дочь ее быстро спрыгнула с сидящего на скамейке парня. Тот, судя по неловкому кашлю, сильно смутился. Буркнув ей что-то на прощанье, он поспешил исчезнуть.

Вера подошла к Кате, гневно сжимая фонарик в руке.

– Да убери ты его! – Катя спрятала лицо от света.

– Ты что устроила?! Ты что устроила!

– Не ори, не позорь меня!

– Это ты меня позоришь! Ты видела время? Ты почему не берешь трубку? Где ты была? С кем? Кто это был?

– Тебе ведь не интересно, с кем я общаюсь!

– Это не общение, не общение! Вы… вы… вы эту скамейку…

– Опорочили, опорочили! Скажи это, ну! – Истошно прорычала Катя, дразня Веру,