Карин Тюиль - Дела человеческие

этой привлекательной девушкой с рыжеватыми, как у венецианки, волосами, словно сошедшей с картин прерафаэлитов, он ни разу с ней не заговорил: какой смысл президенту заговаривать с какой-то стажеркой, если он не собирается ее трахнуть?

С тех пор как в 1995 году блестящие успехи в учебе и многочисленные рекомендации позволили им троим переступить порог Белого дома, прошел двадцать один год. Первая, Моника Левински, в возрасте двадцати пяти лет пронеслась словно метеорит по просторам мировой медиагалактики благодаря единственному величайшему свершению – оральному сексу, сопровождаемому эротической игрой с использованием сигары. Вторая, самая юная из трех, Хума Абедин, девушка с индо-пакистанскими корнями, родители которой основали Институт проблем мусульманских меньшинств, была приписана к штату сотрудников Хилари Клинтон и менее чем за десять лет стала ее ближайшей помощницей. На свадьбе своей протеже с видным деятелем демократической партии Энтони Винером первая леди даже произнесла такие слова, свидетельствующие об искренней привязанности к девушке: «Если бы у меня была вторая дочь, это была бы Хума». Хилари поддержала ее год спустя, когда молодой супруг по неосторожности выложил в твиттер свои фотографии в недвусмысленных позах – голый по пояс, в трусах, под которыми отчетливо вырисовывался напряженный член. Она не оставила Хуму и тогда, когда ветреный муженек снова оплошал – стал обмениваться эротическими эсэмэсками с несовершеннолетней, причем как раз в тот момент, когда он добивался выдвижения своей кандидатуры от демократов в мэрию Нью-Йорка! Когда его считали одним из самых перспективных молодых политиков! Даже став кандидатом в президенты от демократической партии, Хилари Клинтон не рассталась с Хумой Абедин, несмотря на предупреждения тех, кто намекал на ее политическую токсичность и требовал отослать куда подальше. Добро пожаловать в Клуб Обманутых, но Достойных Жен, великих жриц американского poker face^[1]: улыбайтесь, вас снимают.

Из этих трех стажерок Белого дома только одна избежала скандала. Клер Дэвис-Фарель, дочь Дэна Дэвиса, профессора права в Гарварде, и Мари Кулье, переводчицы с английского на французский. Семейная легенда гласила, что ее родители встретились около Сорбонны, несколько месяцев поддерживали отношения на расстоянии, поженились в Соединенных Штатах, в пригороде Вашингтона, и жили-поживали там спокойной, размеренной жизнью: Мари распростилась со своими мечтами о свободе и самостоятельности, растила дочь и стала той, в кого больше всего на свете боялась превратиться, – домохозяйкой, чья единственная забота – не пропустить прием противозачаточных таблеток; Мари воспринимала материнство как поражение в правах, она была не создана для него, материнский инстинкт в ней так и не проснулся, она чувствовала себя угнетенной, и если бы муж не раздобыл для нее несколько заказов на перевод, она в конце концов подсела бы на антидепрессанты, по-прежнему изображала бы лучезарную улыбку и уверяла, что жизнь у нее «просто фантастическая», что она «совершенно счастливая» жена и мать, пока в один прекрасный день ее не нашли бы повесившейся в подвале их особнячка во Френдшип-Хайтс. Вместо этого она снова стала работать, все больше и больше, а спустя девять лет после рождения дочери внезапно влюбилась в английского врача, у которого была переводчицей во время конгресса в Париже. Она бросила мужа и дочь и чуть ли не в одночасье, в состоянии любовного умопомешательства, уехала жить в Лондон с этим едва знакомым мужчиной, но не прошло и восьми месяцев, в течение которых она видела дочь раза два, как он выставил ее за дверь, заявив, что она истеричка и жить с ней невыносимо, тут и сказке конец. Следующие тридцать лет она только и делала, что оправдывалась за свое, как она говорила, заблуждение, заявляла, что стала жертвой «самовлюбленного извращенца». Действительность же была более прозаичной и менее романтической: она испытала страстное сексуальное влечение, но это скоро закончилось.

Клер жила с отцом в США, в Кембридже, до тех пор, пока он не умер от скоротечной формы рака: ей было тогда тринадцать лет. Она переехала к матери во Францию, в маленькую горную деревушку неподалеку от Гренобля, где та поселилась. Мари сотрудничала с несколькими издательствами, была занята неполный день и, надеясь «наверстать потерянное время и исправить свою ошибку», с пугающим рвением --">