Максим Касмалинский - Иван Бровкин-внук

– Бровкин Иван, Сергея покойного сын. Помнишь его?

Николай Францевич поворачивает планшет на Ивана. Там на мониторе человек, очень похожий на Николая Францевича.

– Бровкин Иван. Конечно, помню.

Иван поклонился.

– Здрасте, Владимир Францевич!

– Какой он тебе «Владимир»? – ворчит Николай Францевич. – Он теперь у нас «Вольдемар». Дойчланд, дойчланд, убер, забер….

– Коль, ты подумай, все-таки. Пока. У нас ночь. Нине поклон, – говорит планшет.

– Ауфвидерзейн! – прощается Николай Францевич, сует планшет в рукав, застегивает ватник. – Вот, немчура-то! Нет, ты скажи, уговаривает меня тоже ехать на историческую родину. Говорит, поможет, подскажет на первых порах.

– А вы? – Иван посторонился, пропуская выходящего Николая Францевича.

– Много родин. А сердце у меня куриное…. Ты у матери спроси не надо вам куриных пупков или других потрохов. Мне тут кум… да ты его знаешь!

– Он вроде гусями занимался.

– Курями тоже.

Николай Францевич замолчал и стал вопросительно смотреть на Ивана.

– А я иду, смотрю, воротА открыты. Хотел сигаретку стрельнуть. Не угостите?

Закурили. Иван прислонился спиной к обледенелому штабелю бревен. Иван Францевич вынимает планшет, водит пальцем по экрану. Пепел с сигареты падает на монитор, Николай Францевич стряхивает и теряет нужный сайт.

– Тьфу ты! – с раздражением бросает он. – Все сбилось. Да и так понятно: тысячи немцев уехали с Алтая за тридцать лет. Десятки тысяч! А теперь звонит, покажи, говорит, как ты лопату чинишь или печку топишь. Скучает. Для этого ехать?

– Репатриация, – Иван выдал термин, модный в этих местах (много немцев жило в степных деревнях). – Я бы тоже поехал.

– Вот ты говоришь, воротА, – после недолгого молчания сказал Николай Францевич. – А это Серега гуляет. Баба с ребетёнком… тьфу ты… жена его с сыном уехали, он, естественно, загулял. А душа широкая, это же если он пьет, так и все дружки. Всё время кто-то шастает. Туда-сюда! Орут, поют за стенкой под гитару. Одно и то же, «запил сосед, ой-ё!». А разве доброму парню кличку дадут «Сойдёт»? И с утра опять Хилари запряг и ускакал.

– Хилари?

– Кобылу. Это новая у него кобыла. Ангелу еще той зимой сварили, сожрали. Нет, ты скажи, пельмени с кониной – ну что это такое?

– Вы ему по-соседски, чтоб не шумел, – равнодушно посоветовал Иван

– А я бы и сказал! Да только мы уже скоро год, как не разговариваем, – Николай Францевич подождал уточняющих вопросов, но их не последовало. – Он, понимаешь, картоплю садил, залез на наш огород. Надо было по-хорошему решить, а моя Нина Исаевна сразу в бой. Тоже дура! Но и этот упёрся, потом еще и штакетником отгородил. Вот тМатвей, по пояс. Всю жизнь с его родителями жили без забора,… а тут такой вот казус. А Сойдёт – да ты его знаешь! – если уперся, не сдвинешь. Стали разбираться, да только в сельсовете сказали надо документы там, измерение, межевание, всё не бесплатно. Так и стоит штакетник на метр в нашу сторону.

– Ну что там, метр, – небрежно сказал Иван

– Метр в ширину, а участок – двести в длину. Две сотки. Вот и считай, сколько картошки с двух соток. Скажи-ка, не лишняя.

– Смотря, какая. Можно и с двух кустов – ведро.

– Смотря, какое ведро…

Николай Францевич имел явное намерение и дальше клеймить соседа, Серегу Сойдёта, но тут во двор зашел рыжеволосый подросток лет тринадцати в яркой куртке и с ранцем за плечами.

– Добрый день, с праздником, с Красной горкой, – скороговоркой протрещал мальчишка!

– Здравствуй, Денис.

– Отец дома? – спросил Иван

– Ага, – кивнул Денис.

– Трезвый?

Денис смерил оценивающим взглядом Ивана и веско ответил:

– Как ты.

– Поди, лед долбит?

– Поди, долбит, – видно, что Денис не очень-то уважает отцовских друзей, а конкретно Бровкина вообще ни во что не ставит. – Или, как вариант, чинит сучкорез.

****

Отцу Дениса было тридцать лет всего – он рано женился. Захар сидел на маленькой самодельной табуретки посредине безнадежной пустоты, уткнув отвертку в ямочку на подбородке. Комната (она же прихожая, она же кухня) была бедной, известка на русской печке исчерчена глубокими морщинами. Между двух стульев натянута веревка, где сушится детское белье. У окошка в детской кроватке спит грудной ребенок.

Захар поскреб отверткой по рыжей щетине. На лице отражается догадка-открытие. Наклоняется к компактной бензопиле, стоящей у ног, что-то крутит в механизме.