Серена Бурдик - Девушки без имени

гладкий камень, свесила с него ноги. Воздух все еще был теплым. Я посмотрела на полную луну. Ведь это просто кусок ледяного камня, который каким-то образом заливает мир молочным светом. Эта луна видела, как мы с папой стреляем в койотов, как я прыгала с крыши, как я потеряла Эдну, как я убежала с Эффи. Под этой самой луной я выбросила младенца в реку, эта луна появилась на небе через несколько часов после маминой смерти. Крепкий, надежный шар. Может быть, и папа теперь на нее смотрит. Ему сейчас должно быть шестьдесят девять лет.

То и дело шлепая комаров, я открыла книгу и пролистала ее до конца. Если Трей без труда нашел книгу Эффи, папа тоже может ее найти. Мне всегда было стыдно за то, что я отказалась от его имени. Этой историей он вряд ли будет гордиться, но, по крайней мере, в ней было мое имя. Оно сохранилось навсегда вместе с памятью о маме.

Я посмотрела на обложку: «Эффи Тилдон. Дом милосердия». Хорошо, что я рассказала ей о себе. Ее имя тоже запомнят. Я рисковала собой, чтобы вернуть ее семье, — и это был единственный бескорыстный поступок в моей жизни. Даже Эдну я отпустила ради себя. Я любила ее, а сделать что-то для того, кого ты любишь, — тоже эгоизм.

Подняв лицо к небу, я почувствовала холодные лучи лунного света и коротко помолилась за Эффи, прежде чем вернуться домой.

Этой ночью мне снились странные создания, крылатые и исполненные очей. И когда они расправили крылья, их перья заколыхались подо мной, как темная вода в глубокой бездне.

На ее поверхность поднялась Эффи. Она выглядела в точности так, как в первый день, когда я увидела ее в прачечной Дома милосердия. Она улыбнулась, я коснулась ее мягкой щеки, но крылья созданий охватили ее и увлекли прочь. Осталось только небо, освещенное дрожащим белым светом луны.

Послесловие

В 1891 году в самой высокой точке парка Инвуд Хилл, что на Манхэттене, вырос печально известный Дом милосердия — приют для «нуждающихся и падших женщин». Это было зловещее массивное здание, растянувшееся на всю вершину холма. Женщин, заключенных в нем, невозможно было увидеть через зарешеченные окна спален или душной прачечной, и уж тем более в подвале, куда их запирали за малейшую оплошность. Хорошим считался день, в который никто не ломал себе палец или не обжигал руку кипятком. Женщины стирали, гладили и складывали одежду, их бесконечные дни состояли из тяжелой работы, боли в ногах и мигреней, вызванных сильным запахом газа в тесной прачечной. Они молились, чтобы не заболеть чахоткой и не отправиться умирать в одиночестве в Дом отдыха для больных туберкулезом — еще одно мрачное здание по соседству.

Я стояла на живописном холме, воображая массивное здание, возвышавшееся там когда-то, представляла женские лица, прижавшиеся к решеткам, ярость и решимость, пылающие в женских глазах.

Начиная сбор материала для «Девушек без имени», я ничего не знала о Доме милосердия. Меня зачаровала история жутких ирландских «Прачечных Магдалины» — приютов, которые церковь продавала за миллионы долларов — вместе с кладбищами, полными безымянных могил. Отличный материал для романа.

Но, исследуя этот материал, я выяснила, что такие приюты существовали и в Соединенных Штатах. Первый открылся в Кентукки в 1843 году. К концу века их стало уже двадцать пять. Это были религиозные заведения, созданные якобы для помощи женщинам, их исправления, а также для содержания женщин, осужденных за преступления сексуального характера. В реальности туда помещали женщин и девочек любого возраста за любое «аморальное» поведение. Это были настоящие тюрьмы. И неважно, как они назывались — приютами или прачечными. В этих социально одобряемых заведениях запирали и мучили женщин и детей, пользовались их рабским трудом, а церковь получала миллионы за услуги прачечных и изготовленные заключенными кружева.

Я много часов провела за чтением статей о Доме милосердия, мечтая дать слово и жизнь этим женщинам. Работа продвигалась, и я поняла, что в Ирландии хотя бы вытащили на поверхность коррупцию, царящую в церкви под прикрытием «спасения», а прачечные в Соединенных Штатах, прикрывавшиеся религией, никто никогда не призвал к ответственности. О женщинах, попавших в такие дома, редко говорили и редко вспоминали.

Из историй этих настоящих, живых и смелых женщин родились Эффи, Мэйбл и Луэлла. Я хотела показать, каким пестрым ковром в социальном плане был Нью-Йорк на рубеже веков, --">