Лилия Дворянская - Всё-о-о…

курит, а лишь театрально выпускает дым) и, скосив глаза, ответила: «Ну надо же кому-то освещать этот мир красотой».

«Так надо, надо», – серьезным голосом согласилась баба Маша, – «только от твоей красоты, Поля, дети плачут, а взрослые – крестятся».

«Хотя польза от твой красоты, несомненно есть», – добавила баба Таня. – «Вон, на той неделе Толька из пятнадцатой квартиры, как с пьяных глаз увидел тебя в темном подъезде, так сразу всё-о-о… пить бросил».

«А вот заикаться стал», – давясь смехом добавила баба Маша.

Бабушки засмеялись, перевели дух и снова заговорили с Полиной Артуровной.

«Полина, Ритка-почтальонша опять на тебя жаловалась, что ты весь паспорт изгваздала. Грозилась, что если ты его не заменишь, то пенсию больше не выдаст», – назидательно сообщила ей баба Нина.

«Не имеет такого права!» – уверенно ответила Полина Артуровна, – «Фотография есть, фамилия с именем есть. Что ей еще надо! Вот замуж выйду, поменяю».

Бабушки зашлись хохотом.

Баба Таня, вытирая слезы концом шифонового шарфика поинтересовалась: «А, ты, Поль, все еще своего прЫнца ждешь? Все еще надеешься встретить?».

«Dum Spiro, Spero», – парировала Полина Артуровна, – «Что для непонятливых обозначает «Пока дышу – надеюсь».

Баба Таня хмыкнула и съязвила: «Так прЫнц твой, Поль, ведь всё-о-о… еще полвека назад себе другую прЫнцессу нашел».

«А может с горя на драконихе женился, а та его и слопала», – предположила баба Нина.

«Дорогие мои горыновны, – поджав губы, произнесла Полина Артуровна, – «Зачем мне принц? Принц мне – не по возрасту! То ли дело – царь! За царя замуж пойду!»

Бабушки принялись хохотать.

«Полина, так царя еще в восемнадцатом году расстреляли», – сквозь смех возразила баба Таня, – «хотя кому я это говорю», – махнула она рукой, – «ты же тогда уже большая была, должна сама помнить».

Полина Артуровна раздраженно фыркнула, а бабушки продолжали веселиться.

«Жди, Поля, жди», – ехидно проговорила баба Нина, – «надо надеяться, верить и ждать и к тебе обязательно кто-то придет…»

«Или склероз, или маразм», – добавила перцу баба Маша.

Снова раздался хохот, створка окна с яростью захлопнулась и после этого на некоторое время воцарилась тишина.

Но тут в воздухе резко запахло цветами и из дверей подъезда выплыла Полина Артуровна.

«Фи, чем же так тяжко пахнет?» – поморщили носы бабушки.

«Так тяжко пахнет зависть», – отбрила Полина Артуровна, цокая каблуками к ближайшим мусорным контейнерам с полупустым ведром, оставляя за собой шлейф «Душистого Ландыша».

За словесной дуэлью бабушек с большим интересом прислушивался не только я, но еще дядя Миша, муж бабы Тани, а также их сосед этажом сверху – Лев Яковлевич. Дядя Миша и Лев Яковлевича тоже много времени проводили во дворе: они что-то сажали, что-то мастерили, красили, но чаще всего чинили старый красный «жигуленок» Льва Яковлевича, на котором ездили загород на рыбалку.

Что было дальше – я рассказать не могу. Мой сынишка проснулся, захныкал и жена загнала нас домой, поэтому, чем закончился тот разговор – не знаю.

Знаю только, что обменивались колкостями и подтрунивали друг над другом бабушки не со зла, а скорее в лечебных или даже в профилактических целях. Это развлекало их. Они шутили над закатом жизни, над своими болячками и житейскими трудностями. В остальное время они помогали друг другу, чем могли.

Когда Полина Артуровна тяжело заболела и попала в больницу, они все по очереди ее навещали, носили морсы и бульоны. Полина Артуровна же кормила кота бабы Маши, когда та уезжала в гости к дочке и доставала какие нужные учебники для племянника бабы Тани.

Вот такая идиллия была в нашем дворе: бабушки, соревнующиеся в остроумии, дедушки, перебирающие промасленные железки – и всем хорошо, и все счастливы. И казалось, что так будет всегда. Поэтому никто не ожидал, что все однажды может измениться.

Прошло немного времени, и моя жена как-то упомянула в разговоре, что мол, давно не видела Полину Артуровну. Тогда я не придал этому значение. Я был так загружен работой, что и «наших» бабушек практически не видел. Когда видел, то разговаривать было некогда, я ограничивался брошенным в их адрес «здрасте» и бежал по своим делам. А потом и вовсе на целый месяц отправился в командировку.

И вот по возвращению застал у подъезда следующую картину:

На скамеечке с мрачным видом понуро сидели три бабушки и молча наблюдали как дядя Миша в распахнутое окно Полины --">