Линда Грин - Тот момент

танцу». Мы так смеемся, что не слышим, как папа открывает дверь. И вообще замечаем его, только когда он встает на пороге кухни, приподняв бровь и с полуулыбкой на лице.

— Привет, а что вы тут делаете? — интересуется отец, взъерошив мои волосы (все вечно норовят их взъерошить. Видимо, кучерявые волосы обладают какой-то особой притягательностью).

Папа смотрит на меня. Он всегда теперь смотрит строго на меня, даже если отчасти обращается и к маме тоже.

— Исполняем танец чокнутых куриц, — докладываю я.

— А что, есть какой-то особый повод?

— Да просто весело, — объясняю я.

Мы с мамой опять пускаемся в пляс. Папа выглядит немного сбитым с толку. Он никогда не пек вместе с нами, но всегда исправно поглощал наши кулинарные творения, брал мои кексы и печенья на работу, фотографировал, перед тем как съесть, а потом показывал мне снимки, приходя домой. Только вот не помню, когда в последний раз это было.

— Ясно. А домашнюю работу ты уже выполнил или сделаешь позже?

Мама прекращает танцевать и гневно смотрит на отца. Словно кто-то проткнул большой иглой наш пузырь счастья, и тот лопнул.

— Мы веселимся, Мартин. Если это по-прежнему дозволяется.

— Конечно.

— Именно. Так не порть все, пожалуйста, напоминая о домашней работе в ту же секунду, как переступил порог. Тебе словно не нравится, что Финн веселится без тебя.

И вот опять они говорят обо мне так, будто я не стою в той же самой комнате. Не знаю, правда ли я в такие минуты становлюсь для них невидимкой, или они верят, что во время родительских ссор я каким-то образом глохну.

— Ты же знаешь, что это не так.

— Так к чему упоминать домашнюю работу? Его и так грузят в школе этими дурацкими контрольными.

Я вытираю руки о фартук, хотя те не особо запачкались. Прочищаю горло, напоминая о своем присутствии. Взрослые смотрят на меня, и оба опускают глаза.

— Ладно, тогда не буду вам мешать, — заявляет отец, нацепив фальшивую улыбку. На миг кажется, что он сейчас опять взъерошит мне волосы, поэтому я отступаю в сторону и беру деревянную ложку. Не проронив больше ни слова, папа выходит.

— Даже не спросил, может ли потом взять кекс, — замечаю я.

— Нет, — отвечает мама. — Не спросил.

Мы возвращаемся к готовке, но никто уже больше не пляшет и не смеется. Когда мама ставит кексы в духовку, я еще смотрю на них и думаю, не опадут ли они теперь, после всей этой ругани, будут ли такими же вкусными, как обычно? Однако позже выпечка остывает, мама приносит одну штучку мне в комнату на тарелке, и выясняется, что вкус никак не пострадал. Мне становится чуть лучше.

Той ночью я лежу в кровати и слушаю, как родители ругаются внизу.

Не могу разобрать слов, лишь резкие интонации. Вообще-то папа с мамой не всегда так говорили. Помню, были веселые нотки и звонкий смех. Только не знаю, куда они подевались.

Иногда я брожу по дому, будто ищу эту радость, — вдруг родители засунули ее нечаянно куда-то в шкаф, да и позабыли. Вот бы вернуть им смех и веселье, чтобы больше не приходилось слушать резкие слова.

Раньше такого не было. Мы вместе гуляли, папа выдавал шутки, мама ворчала, но в то же время смеялась, мы останавливались полюбоваться на цветы, а я собирал листья и всякую всячину. Дома мама помогала мне сделать коллаж, папа его хвалил, все улыбались, и не было никакой резкости. Не помню, в какой момент наша жизнь изменилась и стала все больше превращаться в нынешнюю. Теперь она мне совсем не нравится.

Я поворачиваюсь на кровати и зарываюсь лицом в подушку.

Резкие голоса стихают, зато повисает гнетущее молчание. Иногда оно даже хуже ругани, ведь ты все равно слышишь невысказанные слова. Мне больше всего на свете хочется, чтобы прекратились ссоры и такие вот паузы и все стало как прежде. Чтобы смех мамы колокольчиком звенел по дому, чтобы она снова напевала, ходя по комнатам. Я даже помню, как протискивался между родителями в кровать по утрам, они щекотали меня, а я хихикал.

Ужасно боюсь щекотки — прямо как папа. Мы с мамой вечно норовили его защекотать. Я мечтаю, чтобы мы опять стали той счастливой семьей, но не представляю, как это устроить. Ну то есть я знаю, как приготовить кексы из абрикосов, апельсинов и отрубей, как играть на укулеле и прочую ерунду, а вот самое главное, самое нужное — нет.

Подхожу к школе. Никто не бежит со мной поздороваться, но, с другой стороны, никто не обзывает фриком и не пытается ударить, так что, пожалуй, день --">