Роман Воронов - «Ненужный» Храм

обеих рук, показал нужное количество.

Работники развернулись к лесу, Ангел вновь «просветлел», но сжался до размеров бабочки.

– Скажи, – обратился мастер к Ангелу, – стены должны быть равными, мне разбивать одинаковые углы?

«Небесная бабочка» заулыбалась: – Земному храму – земные стены, небесам – небесные, а Богу – божественные.

Зодчий догадался: – Храм – пирамида из трех слоев, каждый отражает свои Евангелия.

– Прекрасный ученик, – подтвердил Ангел.

– Мне просто нужно уменьшить сечение каждого последующего куба?

– Они равноправны и равноценны, – ответил светлячок.

– Но тогда стены всех храмин совпадут и образуют башню, – Зодчий непонимающе поскреб натруженной рукой затылок.

– Ты представил себе идеальный Храм, прямой Путь Домой, но человек не может сделать такого, пока не может, – с некоторой печалью в голосе произнес Ангел.

– Но почему? – удивился мастер.

– Стороны света, а значит и восходы «солнц», в трех мирах не совпадают. Храмовая пирамида будет из смещенных слоев. Человеки строят стены, ориентированные по-своему, ангелы – по-иному, а Господь Бог – истинно. Между человеком и ангелом – душевный сдвиг, между ангелом и Богом – сдвиг Духа. Очищение души стирает границы между миром плотным и тонким (выравнивает стены), очищение духа – приводит к Богу.

– Мастер, нарубили на всякий случай десяток, – раздался голос за спиной.

Ангел-бабочка, взмахнув бесцветными крыльями, растворился в воздухе. Трое балбесов, подпоясанные топорами и молотками, с неумытыми, но выспавшимися рожами, предстали перед Зодчим.

– Вот, – на землю грохнулись березовые колья. – Куда бить-то?

Мастер озадаченно обернулся: на траве, там, куда упали недавно слезы Ангела, проросли и распустились два необычно ярких бело-желтых цветка.

– Бейте сюда, – уверенно скомандовал Зодчий и указал точное место.

В сиянье Имени Его

В сиянье Имени Его

Мы меркнем тихо и печально

Так и не вняв, что изначально

Являлись частию Всего.

Тяжелая дверь противно всхлипнула, властно шевельнув пламя полуистлевшей свечи на столе, пропитанном воском, слюной и кровью. Инквизитор поморщился, этот мерзкий, до скрипа на зубах, звук прибытия новой жертвы тяготил его более, чем последующие вопли еретиков, прости Господи их заблудшие души, к которым уши его и сердце за долгие годы нелегкой службы сделались глухи.

– Ваше Преосвященство, – в помещение просунулась краснощекая морда тюремного служки по прозвищу Клещ (этот инструмент был освоен им в совершенстве). – Следующий.

Инквизитор поморщился снова, теперь уже от резкой боли в правом боку, посещавшей в последнее время его бренное тело все чаще и чаще.

– Позже? – Клещ с удивлением и некоторым разочарованием вскинул брови, а за его спиной некто невидимый издал слабый вздох облегчения.

Служитель церкви и воин святой инквизиции хотел ответить, но спазм перехватил его горло, и вместо слов нутро «вопрошающего» выдало сухое шипение. Он ухнул себя кулаком в грудь и, кашлянув, крикнул: – Заводи.

Краснощекий распахнул дверь подземелья полностью и втащил внутрь изможденного, тощего человека с вытаращенными от ужаса глазами и вздутыми на шее венами.

– Кто? – коротко спросил Инквизитор, вытирая рукавом следы пенной слюны на губах.

– Колдун, – так же коротко отрапортовал Клещ, встряхнув висящего на его огромных руках человека, словно весу в нем было, как в конской сбруе.

– Я обычный крестьянин, Ваше Преосвященство, – всхлипнул несчастный.

Клещ, не выпуская жертву из правой руки, левой протянул «вопрошающему» пергамент с описанием деяний «колдуна».

Инквизитор не торопясь запалил вторую свечу и погрузился в изучение списка заслуг крестьянина. Среди прочего в представленном перечне значились: вызывание засухи, заговор на падеж скота, колдовство на неурожай и прочая белиберда, коей он начитался досыта. Завистливые соседи, обманутая жена или, наоборот, отвергнутая селянка – все они в ближайший же воскресный день бежали в исповедальню, но вместо очищения собственных грехов, рассказывали пастырю сплетни своего же немудреного сочинения, как правило, в «пользу» добропорядочных людей.

Инквизитор оторвался от пергамента и взглянул на «колдуна»: точно, этот не виновен как пить дать.

– Прошу присаживайтесь, – тем не менее не без сарказма сказал он трепещущему старику и указал на кресло для допросов. Тот, видимо, был наслышан об --">