Линдгрен Торгни - Шмелиный мед

наклонилась еще ниже и прижалась ухом к его груди, она послушала чуть выше подмышки, потом пониже, возле грудной кости, но там, внутри, все было тихо. Он был мертв в той же степени, что и Хадар, не больше не меньше.

Нос чуток заострился, и щеки ввалились, Улоф улыбался. В уголке рта прилепился белый, похожий на пену комок, может, он что-то пытался съесть, а может, это вышло изнутри. Из Хадара текла какая-то жидкость, намочившая ей спину.

Она выпрямилась, повернулась и сбросила Хадара на диван, свалила его на Улофа, вернее, рядом.

Потом постояла и, массируя спину и растирая плечи и затылок, не торопясь рассматривала братьев. У нее дрожали ноги.

Хадар лежал лицом вверх, щекой прижавщись к щеке Улофа. Вытянутая, чуть согнутая левая рука накрыла сцепленные ладони Улофа, кончики пальцев касались Улофова уха. Тело привалилось к вздутому животу Улофа, раскинутые ноги покоились на его ляжках и коленях. Голова Улофа на подушке немножко сдвинулась в сторону, тем самым Хадару стало удобнее отдыхать.

В этих братских объятьях они, несмотря на окоченелость, производили впечатление людей, естественно расслабленных и довольных.

Вечером или ближе к ночи должен прийти снегоочиститель. Тогда она и уедет, как и собиралась, — выйдет на дорогу, взмахнет рукой и заставит его остановиться, а потом в водительской кабине доедет до поселка.

Вчерашнее предложение, которое она дописала утром, получилось, наверное, не совсем таким, каким нужно. Хотя жизнь Кристофера, написала она, и может показаться величественной и трогательной, даже прекрасной и благородной, в ней была доля нелепой безыскусности и бессмысленности, своеобразная, но отнюдь не редкая суетность, которая является конечным результатом болезненно растущих притязаний, до одержимости преувеличенных требований именно искусственности и смысла; отсутствие личностного смысла и содержания сильнее всего выражается в роковом отсечении радости жизни, своевольном равнодушии к бытию, к простой будничной жизни во всей ее многоцветной и роскошной целостности, многозначность суживается и возвращается к самой что ни на есть неоспоримой и разительной однозначности.

Надо бы разбить это предложение на два. Одно — о бессмысленности, а другое — о равнодушии, так будет лучше. А потом можно двигаться дальше.

--">