Павел Сергеевич Иевлев - Время кобольда

— Меня зовут Сэкирь.

— Э… Рад знакомству, Сэкиль, — учёл замену звуков я.

— Я визу, — захихикала она. — Вытирайтесь, не буду вас смусять.

Повернулась лицом к стене, кокетливо выпятив ягодицы. Хороша. Похоже, у моих ежесуточных «я» давненько не было секса. Впрочем, при регулярном ресете мозга отношения не особо построишь.

— Хоросего дня, Кэп-сама! Вспоминайте быстрее! Вам есть сто вспомнить!

— И вам хорошего дня, Сэкиль.

Дверь в комнату чуть приоткрыта, там кто-то есть. Дыхание, тихое движение. Меня ждут. Тихонько положил вещи на пол, накинул мокрое полотенце краем на ручку соседней двери, плотно с натягом закрутил в два встречных валика. «Морковка» — оружие казарм, госпиталей и гауптвахт. Выглядит забавно, пока не увидишь, какие следы остаются на теле от удара такой штукой. Если в кончик закатать что-нибудь тяжёлое, этим и прибить можно. Человек что угодно превращает в оружие.

— Кэп, вы решили меня выпороть? У вас такая фантазия?

«Стасик», — подсказало мне то, что у других людей называется памятью.

«…Стасик (ненавидит это обращение, поэтому зови его так) тебя терпеть не может, но ни за что не признается. Самоназначенный местный лидер. Казармен-фюрер. Никто его не слушается, потому что, во-первых, он мудак, а во-вторых, никакой лидер тут нафиг не сдался. Но он думает, что дело во мне/тебе/нас. Спиной к нему лучше не поворачиваться. Во всех смыслах. Ну да сам вспомнишь. Тот ещё персонаж…»

Я вспомнил, почему он мне не нравится. Не потому, что демонстративный, напоказ, гей, несущий свою ориентацию торжественно, как воткнутый в жопу радужный флаг. А потому что он подловат, мудаковат и одержим жаждой власти любой ценой. Пусть даже это весьма условная власть над очень странным здешним сообществом. Меня воспринимает как угрозу своему выдуманному авторитету.

— Вы зашли в мою комнату без спроса, Стасик.

— Стани́слав, пожалуйста. У нас, по́ляков, нет такого сокращения имени. Вы опять забыли? Как ваша память сегодня?

— В достаточной степени. Итак, вы в моей комнате.

— Дверь была открыта, я зашёл убедиться, что вы в порядке. Эти ваши провалы в памяти…

Врёт как дышит.

— Я в порядке. Теперь покиньте помещение.

— Вы такой токсичный сегодня!

— А вы меня не облизывайте.

— Фу, как глупо и пошло! — по́ляк вымелся с гордо поднятой головой и наткнулся в коридоре на идущую из душа Сэкиль. В джинсах и майке она тоже неплохо выглядит.

— Оу, Стасик, вы снова тут? Я проверира, Кэп-сама всё ессё гетеросексуарен. У вас нет сансов.

— Сэкиль, ваше замечание в высшей степени неуместно! И я Стани́слав! — он развернулся и гордо зашагал по коридору.

— Стани́срав — Хуи́срав, — выдала азиатка классическую русскую редупликацию и захихикала пуще прежнего. — Он такой смисной борван! А сто вы дераете с этим поротенцем? Птису на кровать?

— Это русская военная осибори. На страх агрессору, — буркнул я, разматывая «морковку».

— Оу, кавайи! Она симворизировает мусской сира?

Я подумал, что филологическая разница между «въебать» и «выебать» — не лучший предмет для беседы с дамой. Ответил уклончиво:

— В некотором роде.

— Оу, это так брутарити! Хоросего дня, сду вас в сторовой, Кэп-сама.

Она слегка карикатурно поклонилась в японском стиле и нарочито засеменила по коридору, косплея гейшу с зонтиком. Только без зонтика.

В столовую дошёл уже совсем уверенно. На запах капусты.

— Кэп!

— Привет, Кэп!

— Какдила, чув?

— Как память?

— Меня помнишь?

— А меня?

— А какая поганая тут жратва, припоминаешь?

— Такое лучше не вспоминать!

— Счастлив забывший здешнюю кухню!

Моя рожа в зеркале не показалась располагающей к общественным симпатиям, но сообщество настроено в целом благожелательно.

— Я дерзара твоё место, Кэп-сама! — сказала Сэкиль, показав на стул рядом.

— Ты так и норовишь подержать его за это место, сикелявка! — ответил низкий женский голос справа. — Хватай жратву, Кэп, и подваливай!

— Оу, как грубо! Кэп-сама, не срусай эту грубиянку. Мусина дорзен кусать в обсество красивой везривой зенсины, а не этой спароукрадатерьнисы.

— Шпалоукладчицы, нерусь бледная. И я не она. Просто фигура спортивная.

— Оу, осень спортивная! --">