Степан Герасимович Залевский - На легких ветрах

транспортом…

— Там же милиция! — взревел бригадир. — Заберут!..

…Сейчас весь он от головы до могучих лопаток, выпяченных под рубашкой, казался таким нехитрым и ласковым отцом, что его безвозрастные «дети» не должны были оставаться равнодушными.

— Да ты остынь, бригадир, кулеша вон поешь, — обронил Петруха с ленцой, но по выражению его голоса и по самой «осевшей» уже в сон фигуре было видно, что поведение бригадира — и вчерашняя ярость его, и сегодняшнее благодушие — все это не ново для Петрухи да и для остальных, а давным-давно известно и привычно. Один только Лешка, неискушенный в этих тонкостях, таращил глаза на белый свет, и молодое его недоумение, уже изрядно разморенное усталостью, нет-нет да и взбрыкивало в нем: «И орет, и пританцовывает — и все только для плана. Вон как «лапшу на уши» мотает и Петрухе, и дяде Васе. «Отметим!», «Поедем!», «Поможем!» А вчера?.. Эх, План Планыч — вот ты кто, и больше никто. И практикант Алешка для тебя — нуль, пырей. Станешь ты из-за такого план срывать, как бы не так. А на сеялке потрястись не желаешь, Алексей Николаевич, да еще на подхвате, растуды твою ученую душу?»

Про ученую душу Лешка придумал специально — для пущей, взлелеянной на бригадира обиды, поскольку все неудачи и промахи он вмиг перечислил на его счет. И чтоб не дойти до беды, не высказать ему сейчас всего, что наболело (тогда ведь и характеристика прощай!), Лешка поплыл в сон… И сразу же в закрытых его глазах возник свет сегодняшнего дня, и голос бригадира спросил кого-то:

— Ну как наш хлебороб, справляется?

Лешка не считал себя хлеборобом, но сразу понял, что речь о нем, и сжался, ожидая ответа. Его не последовало, а бригадир сказал:

— Ты вот что, Жора, выбери все же время да посади его за фрикционы, пусть дерзает!

Снова не услышал Лешка ответа, и снова сказал бригадир:

— Ну, план — это, конечно, хорошо, но человек все-таки лучше… Да и справится он. Настырный…

Лешка открыл глаза. Над ним стоял бригадир. Глаза его смеялись.

— Ну как, справишься, практикант? А то, гляди, без компота оставим…

Эта инициатива вконец расположила Лешку к бригадиру, придала уверенности, а главное, ему подумалось, что поднялся теперь его авторитет в глазах других сеяльщиков.

* * *

Год назад окончил Лешка школу, и сразу родной городок показался ему тесным. Приобрел билет на поезд (долго ли!) и укатил за сотни километров от дома. В город! Там его, естественно, никто не ждал, город принял Лешку с прохладцей. Мельком и без интереса глянул сотнями равнодушных глаз на улицах. Пожелтевшее от дождей и времени объявление на старом, с облупившейся краской заборе определило дальнейшую Лешкину судьбу. Отныне он учится на тракториста-машиниста широкого профиля. Такое училище было и в родном городке, но тряский автобус увозил его уже все дальше и доставил наконец в глубинный район незнакомой области на целине. Романтика!

Долгую зиму он постигал премудрости сельскохозяйственной механизации, потом с не меньшим усердием «нарезал резьбу в носу», как сказали бы его сокурсники. Но сокурсников к тому времени не было — уехали на практику. И Лешка остался в одиночестве. Грустно? Ничуть. Лешка выиграл свободу.

Еще осенью он самостоятельно подыскал совхоз в районе. Правление согласилось заключить с ним денежный договор. Условия, как и везде, — по окончании учебы отработать там два года.

Лешкин расчет был прост: после училища заберут в армию, и все дела! А лишние деньги не помешают. Такому решению способствовало и само название совхоза — «Разгуляевский», где живут, конечно, люди с душой нараспашку, простые и бесхитростные. А несовместимость слов «Разгуляевский» и «дисциплина» вселяли надежду на свободу действий. Дисциплину Лешка не жаловал. Это слово, сухое и официальное, нагоняло на него уныние. Как резкий щелчок кнута в руках пастуха возвращает отбившуюся от стада корову, так и это слово заставляет быть бездумным исполнителем чужих желаний и прихотей. Дисциплина посягает на личность, отнимает самостоятельность решений. Так ему казалось.

Тогда же, осенью, Лешка съездил в «Разгуляевский». Его, правда, не встретили радостными улыбками, но договор заключили: кадры совхозу были нужны позарез. А напоминания о судебной ответственности и недовольное выражение на лице кассира, выдававшего деньги, он истолковал слякотной погодой. Серое небо, серые раскисшие дороги, серые --">