Артуро Перес-Реверте - Королева Юга

ныне далекая красота много поколений постепенно растворялась в них, пока не остались отдельные следы прежнего великолепия. И еще эта хрупкость — спокойная, а быть может, доверчивая. Хрупкость, которая растрогала бы меня, не знай я, кто эта женщина. Наверное, растрогала бы.

— Я едва узнаю вас.

Это была правда, и я сказал то, что думал. Похоже, мои слова нисколько не задели ее. Она стояла и смотрела на фотографию, лежащую на столе. Стояла довольно долго.

— Я тоже, — произнесла она наконец.

Затем снова убрала ее в сумочку, валявшуюся на диване, кожаное портмоне со своими инициалами, и указала мне на дверь.

— Думаю, этого достаточно, — сказала она.

Тереса выглядела очень усталой. Долгий разговор, табак, бутылка текилы. Темные круги легли у нее под глазами, уже не такими, как на старом снимке. Я встал, застегнул пиджак, протянул ей руку — она едва коснулась ее своею, — еще раз взглянул на пистолет. Толстяк, сидевший в углу, теперь стоял рядом со мной, равнодушный, готовый меня проводить. Я с интересом взглянул на его великолепные сапоги из кожи игуаны, на живот, нависающий над широким, расшитым волокнами агавы ремнем, на угрожающий выступ под пиджаком. Когда он открыл дверь, я убедился, что его полнота обманчива и что он все делает левой рукой. Очевидно, правую держит свободной, как рабочий инструмент.

— Надеюсь, все получится как надо, — сказал я.

Следя за моим взглядом, напоследок опять скользнувшим на пистолет, Тереса медленно кивнула, но не в ответ на мои слова. Ее занимали собственные мысли.

— Конечно, — пробормотала она.

Затем я вышел оттуда. Федералы в пуленепробиваемых жилетах, вооруженные автоматами, — те же самые, что тщательно обыскивали меня при входе, — по-прежнему караулили в вестибюле и саду, а возле круглого фонтана у входа стояли армейский фургон и два полицейских «харлей-дэвидсона». Еще было пятеро или шестеро журналистов и телекамера под зонтиком, но уже по ту сторону высоких стен, на улице: репортерам не давали подойти ближе солдаты в полевой форме, оцепившие усадьбу. Я свернул направо и пошел под дождем искать такси, ожидавшее меня в квартале оттуда, на углу улицы Генерала Анайи. Теперь я знал то, что нужно, темные закоулки высветились, и каждый кусочек истории Тересы Мендоса — реальной или вымышленной — лег на свое место: начиная от той первой фотографии (или ее половинки) до женщины, которая принимала меня в этом доме с автоматическим пистолетом на столе. Не хватало только развязки; но о ней мне тоже предстояло узнать в ближайшие часы. Так же, как и Тересе, мне оставалось только сесть и ждать.

Прошло двенадцать лет с того дня или вечера, когда Тереса Мендоса бросилась бежать в городе Кульякан. В тот день, ставший началом долгого пути туда и обратно, разумный мир, построенный ею, как она полагала, под крылом у Блондина Давилы, рухнул вокруг нее — она слышала грохот его разваливающихся кусков, — и она внезапно почувствовала, что пропала, ей грозит опасность. Уронив телефон, она заметалась, на ощупь открывая ящики, ослепленная паникой, ища какую-нибудь сумку, чтобы сложить в нее самое необходимое. Ей хотелось зарыдать по своему мужчине или закричать так, чтобы разорвалось горло; но ужас, накатывавший волнами — и каждая была как удар, — притуплял ее чувства и сковывал действия. Как будто наелась уаутльского гриба^[5] или накурилась крепкой, до боли крепкой травы и оказалась засунутой в какое-то чужое, далекое, непослушное тело. Торопливо, неловко она натянула джинсы, футболку и туфли, пошатываясь, спустилась по лестнице, еще мокрая под одеждой, с влажными волосами, с небольшой дорожной сумкой, в которую умудрилась запихать — смяв, свернув кое-как — несколько вещей: еще пару футболок, джинсовую куртку, трусики, носки, свое портмоне с двумя сотнями песо и документы. Они тут же явятся к нам домой, предупреждал Блондин. Явятся, чтобы искать и найти что-нибудь. И будет лучше, если тебя они не найдут.

Выглянув на улицу, Тереса остановилась в нерешительности — ее вела инстинктивная осторожность дичи, чующей поблизости охотника и его собак. Перед ней простирался во всей своей сложной топографии город — вражеская территория. Район Лас-Кинтас: просторные улицы, неброские комфортабельные дома в окружении бугенвиллей, перед ними — хорошие машины. Далеко же отсюда до нищего квартала Лас-Сьете-Готас, подумала она. И внезапно ей показалось, что женщина из аптеки --">