Михаил Иосифович Веллер - Еврейская нота

юрко убегали, прыгая через парты; но зла в них не чувствовалось — они развлекались. Можно даже сказать — невинно развлекались. Драться после уроков отказывались — опять же с мелким веселым смехом. Класс внимал развлечению снисходительно и в общем их не поддерживал. Через неделю-другую им надоедало, и они унимались. И я был своим: нормальным, как все.

И с этими ребятами потом отношения были совершенно нормальными. Более того, они вели себя скорее дружелюбно. Нет, не извинялись, разумеется, что за фигня, но словно чуть-чуть заглаживали прошлый инцидент.

Если ты никогда не плачешь, не ябедничаешь и не жалуешься, всегда даешь списать и даешь сдачи, никак не выпендриваешься, не жадничаешь и никогда не подхалимничаешь — то чего, собственно, тебя травить?

Правда, были две вещи. Во-первых, все знали, что до какого-то предела я тихий и очень вежливый — а дальше соскакиваю с винта и полный псих: разбить пеналом нос или зубы, ткнуть ручкой в глаз или куда ни попадя, орать как бешеный не разобрать что и не чувствовать никаких ударов. И на фига с таким связываться, если он сам не лезет.

Во-вторых, у меня не было ничего еврейского во внешности. Вполне нейтральная рожа.

Я не вписывался в трафаретный образ еврея. А образ этот за века нарисовался прочими народами такой, что мама не горюй.

Галя Кубдут

В третьем классе в нам пришла девочка бурятка, Галя Кубдут. Тихая, спокойная и аккуратная. Выделялась только личиком: смугловатое и плосковатое, с узкими раскосыми глазами, а вообще даже милое. Училась она средне, и жили они средне — это легко определялось: кто жил получше, носил шелковые пионерские галстуки за 53 копейки, а кто победнее — штапельные за 27.

Она несколько недель проучилась, а потом на перемене Валерка Маркин стал листать оставленный на столе классный журнал, он тут был любопытнее и быстрее всех. И закричал:

— Бурятка! Бурятка! — смеясь, дразнясь и тыча пальцем в Галю.

И несколько пацанов обернулись от стола и закричали, указывая:

— Бурятка! Бурятка!

И уже полкласса пританцовывало, высовывая языки и глумясь:

— А‐а! Бурятка! Кубдут бурятка!

Несчастная Галя сжалась на своем месте за партой, голову уткнула в руки и беззвучно рыдала.

Чувствовал я себя отвратительно. Я был в той половине класса, которая молчала. И я тоже молчал. И ничем не заступился. Чувство было гнетущее и подлое. Было ужасно, что несчастную одинокую беззащитную девочку травит вся куча, и ведь все свои, нормальные ребята. И было трусливое облегчение, что травят не тебя. Вообще она мне чужая. А получается как громоотвод.

И только несколько наших девочек сказали, чтобы мальчики перестали. Девочки вообще добрее.

Прозвенел звонок, и вошла наша Тамара Федоровна, и увидела плачущую Галю, и спросила, что случилось, и ей сказали девочки, что мальчишки дразнили, как, что бурятка, кто, а они все, ну, почти все. И она обняла Галю за плечики, и стала гладить по голове, а та совсем разрыдалась, и Тамара наша Федоровна вывела ее, не сопротивляющуюся ничему, к доске перед классом, и все обнимала и гладила по голове, и говорила, что мы поступили отвратительно, что все народы у нас равны, что только фашисты могут ненавидеть людей, которые из каких-то других народов, и чтобы она никогда даже не слышала ничего подобного, ну и всякое такое.

Все и так понимали, что говорили и сделали, и слова Тамары Федоровны казались совершенно правильными, но не совсем искренними, что ли, ну, по обязанности, для воспитания, правильные, конечно… но как бы это сказать: до сердца не доходили. Вот что нехорошо сделали — это и так понятно. А слова — правильные, как должно, но не душевно звучали, что ли.

До конца уроков Галя не поднимала глаз и ни с кем не разговаривала. Она проучилась у нас до конца четверти, а потом исчезла. Родители забрали, значит. В другую школу перевели. А может, переехали.

…Прошло шестьдесят лет. Мелкий школьный эпизод из сотен и тысяч прочих. Всю жизнь это помню.

Дети очень жестоки. Возраст. Инстинкт стаи. Выбраковка чужих и слабых. Естественный отбор. Не дай бог.

«Бурят» и почти ему синонимом слово «дундук» означали у нас тупого, отсталого, малограмотного Пренебрежительно-ругательное.

…Много позднее, много позднее узнавали мы — те из нас, кто хотел знать — что степи эти и сопки, берега Ингоды и Онона, были родиной Чингиз-хана, и отсюда начался великий поход монголов, создавших величайшую империю в --">