Сергей Ишанов - Отшельник

Мне не терпелось узнать от него по каким жизненным обстоятельствам, он здесь очутился.

— Ни чего обычного, — промолвил он, отхлёбывая душистый кипяток, — мне нравится кочевая жизнь. По правде сказать, почти всю жизнь я в пастухах проходил, как и отец мой. Он с войны без одной руки пришёл, куда ему ещё податься, калека нигде не нужен, с той поры мы с братьями… а нас трое было… сейчас они померли… а я, вот один остался, стали помогать ему по очереди. Не подумай, образование у меня имеется, по профессии я ветеринар, по сих пор хожу в посёлок, зовут скотину смотреть, да и её то уж не осталось, переводят. Говорят, проще того же молоко да мяса на базаре купить, чем батрачить на скотину, хребтину гнуть. Кивком головы я согласился с народом.

— Ты думаешь? — заметил Василий Петрович. — Возможно, ты и прав. Потом в армию загремел, аж на Новую землю, во…куда черти занесли. Там хлебнули мы горюшка. Казармы были холодные, ветрами продуваемые. Лето бывает там всего два месяца, а жара там не обыкновенная, плюс семь или шесть. Главное там не выходить в метель, потеряешься в момент, пиши, пропало. Ещё белый медведь задрать может, только гляди по сторонам, не зевай. Он на мгновение задумался, исчез из разговора, вроде душа его покинула тело, потом встрепенулся и продолжил. — Попал всё-таки я однажды в метель. Послали меня до склада с провизией, он рядом находился в каких-то ста метрах. Шёл по верёвки, так положено в непогоду, а она хрясь и порвалась, хотя толстая была, может медведь надгрыз где. С испугу выронил конец, найти не могу, так и толокся на месте, пока за мной не послали, вот только два пальца на левой руке отморозил, их то и отрезали.

Только сейчас я обратил внимание на два обрубка левой кисти, остальными же пальцами он почёсывал подбородок, ели видимой щетины. Я, было, хотел промолвить о своей службе, но он находясь в глубоких воспоминаниях, тут же собрался, перехватил инициативу и продолжил:

— Так и работал ветеринаром всю жизнь. Дважды женат, и дважды разведён, трое детей понимаешь. Только двоих нет в живых, и надо же такому случиться, померли мальчики, так сказать продолжатели рода, девка ток осталась. От первой жены был у меня Петька, озорной, страсть, души в нём ни чаял. С друзьями летом с пруда не вылазил, очень любил купаться, до сих пор не пойму как он утоп, то ли судорога взяла, может из ребят кто помог не осторожно, ни кто ж не сознается. Искали трое суток, место там глубокое, водолазами дно прочёсывали, пока сам не всплыл. Гляжу на него, лежит на береге, весь распух до не узнаваемости и кажется, что не он это, жена рядом стояла, так и рухнула наземь. В общем, с той поры умом она тронулась, пришлось разбежаться с ней, а ни то могла зарезать, да…такие дела, совсем плохая стала. А как не стать, мы долго ждали ребёнка, ели дождались, врачи сказали, более не будет, считай, вам повезло. Девять лет ему было.

— Да уж, — сочувственно произнёс я, — бывает же такое, несчастный случай.

— Это, что. Сошёлся со второй. Родились у нас дочка Марья и сын Колька. Зажил я достойно, о прошлом старался не вспоминать, да и супруга из местных знала обо всём, и всем мне старалась угождать, была второй моей душой. Да вот Колька в девять лет, под вагон попал, катались они с ребятами, прицепятся к идущему поезду и с ветерком, а как спрыгивать…так и закатился под колёса. Ноги по самые не хочу, отрезало. Терзаний я его не видел, машинист говорил не долго, мучился. Прибежал я к месту, а он лежит глазами в небо смотрит, руки раскинул, а рот не истово так вывернут, видать натерпелся боли. Ноги его малые в другой стороне лежат, гляжу, с мослов собака кровь слизывает чья-то. Тут меня сознаюсь и подкосило, в глазах зарябило, и в без памятстве рухнул. Прям карма какая, на мальчишек, так сказала жена и ушла от меня. А я, что! Топил их, под поезд кидал, что ли спрашивается?

Меня до крайности удивило с каким лёгким спокойствием и тоном он рассказывал эти жуткие истории, особенно после второй у меня как-то не свойственно заломили ноги, я даже их потёр и пощипал. Должно быть, у этого человека от страданий настолько зачерствела душа, что он запросто об этом рассуждал и рассказывал постороннему. Или боль давности опять нарастала в нём комом, и искала выхода наружу.

— Я вам искренне сочувствую, — произнёс я, — врагу не пожелаешь такой жизни. Василий Петрович, давайте я вас угощу своим чаем, из термоса, ещё бутерброды имеются. Петрович выпрямился, кашлянул, от чего у него в --">