Газета «Книжное обозрение» - Книжное обозрение 2010 №17 (2287) + PRO (335)

все эти «женские»
куски в романе (жизнь Долли, роды, страницы

перед самоубийством Анны и т. д.), — он ведь
не писал «женскую» прозу?
— Где бы вы поместили женскую прозу
в литературной иерархии?
— Если «литературная иерархия» включает
в себя чисто развлекательный элемент, что-то
вроде самого незамысловатого чтения в очереди к зубному врачу, а женскую прозу мы понимаем как прозу второго разряда, я бы и поместила ее туда, где ей найдется местечко.
— Вы переходите в повествовании и диалогах на стихотворный размер. Скажите, как возник этот художественный прием?
— Я глубоко огорчена тем, что меня подозревают в изобретении литературного приема. То, что проза моя вдруг переходит в стихотворный размер, случается непроизвольно.
Я бы никогда и не смогла (вот ругала «сослагательное наклонение» — а сама?) выдержать
стихотворного размера с такой длительностью
и частотой, как это случается. Стихотворный
ритм в моем случае — это просто запись того,
что звучит внутри. Это, кстати, чистая правда.
— Писали ли вы когда-нибудь стихи?
— Стихи я писала в детстве. После того, как
я получила отказ из «Пионерской правды»,
я это занятие бросила. Отказ начинался так:
«Дорогой друг! Мы очень рады, что ты любишь
стихи, пробуешь писать их сам…»
— Вы предпочитаете русских или зарубежных авторов? Читаете ли вы американских русскоязычных писателей? С творчеством кого
из них вы бы посоветовали ознакомиться российскому читателю?
— Сейчас я катастрофически мало читаю.
Я отрываюсь от собственной работы, чтобы
перечитать то, что и так знаю почти наизусть:
то Пушкина (прозу!), то Толстого, то Бунина, то Пруста. Я просто открываю то, что мне
хочется, и радуюсь, и отдыхаю при этом. Это
как прийти домой после долгой и изнурительной дороги. Я бы посоветовала познакомиться с наследием Льва Лосева. Но не со стихами,
а с его книгой о Бродском.
— С какими трудностями сталкивается
сегодня литератор, живущий в США и пишущий на русском языке? Нынешняя эмигрантская среда способствует полноценной творческой деятельности или наоборот?
— Я не сталкиваюсь с трудностями «литератора, живущего в американской среде».
Я даже не представляю себе, что может стоять за этим. В опыте перемещения писателя
из одной среды в другую нет ничего катастрофического. Писатель в любой «среде» должен

чувствовать себя слегка посторонним, на то он
и писатель. Говорю это не от заносчивости
и не о себе даже говорю, а вообще о писателях,
оказавшихся в подобном положении. Можно,
конечно, было бы запеть старую песню, что
писателя не понимают на чужбине и т. д., но —
зачем? Если речь действительно идет о серьезном творчестве, то при чем здесь «нынешняя
эмигрантская среда»? Я сама по себе, а среда —
сама по себе. Она мне не помогает и не мешает, ну, и я ей тоже.
— О ком и о чем сегодня интересно читать
большинству живущих в Америке русских?
— В Америке живет значительное число
русских, и все они — разные. Мне трудно
сказать, что интересует большинство, так как
большинство вообще не имеет никакого отношения к литературе и к чтению как таковому. Русскоязычные писатели, как я думаю,
с самым большим интересом читают друг
друга, иначе «среда» распадется.
— Кому в первую очередь вы адресуете свои
книги — русским американцам или россиянам?
— Книги ведь не письма, чтобы их буквально кому-то адресовать. Да и самое прекрасное,
самое чистое на свете письмо было написано
мальчиком «на деревню дедушке». Пишешь
всегда «со слезами и волнением», а кто будет
«со слезами и волнением» читать — не знаю.
— В романе, который пишет Даша Симонова из «Любви фрау Клейст», главная героиня — немка. А вам самой никогда не хотелось
написать книгу о европейце или американце?
— Если бы мне хотелось написать о европейце или американце, я бы приложила все
усилия к тому, чтобы это сделать. Характер
фрау Клейст, кстати, не типичен для немки.
Это просто довольно своеобразный и очень
страстный женский характер, который не смогла разрушить даже старость.
— Есть ли в ваших книгах автобиографические мотивы?
— Автобиографические мотивы, разумеется, есть. В противном случае любая книга становится более или менее фальшивой.
— В романе «Веселые ребята» вы рисуете жутковатую картину советских «школьных годов чудесных». Кто же все-таки больше виноват в том, что произошло с --">