Игорь Вениаминович Беленький - Оранжевое лето

– Я почему-то так и думала. Спи, Рене. Спокойной ночи.

Следующим утром я проснулся один.

***

Мы опять дружны с Жилем. Мы встречаемся с ним почти каждую неделю. Но своими кулинарными шедеврами он меня не балует.

– Прости, Рене. Сесиль не очень хорошо себя чувствует, все-таки седьмой месяц. А ты же её знаешь, если весь дом сиять не будет, ни за что никого не пригласит. Даже тебя, хоть ты у нас почти как член семьи. Кстати, ты у нас крестный, не забыл?

– О чём речь. Конечно, не забыл. Уже готов к исполнению обязанностей.

– Прости за нескромность, но ты по-прежнему один?

– Один. Есть одна девушка, но, скорее, друг, чем… Думаю, что так и останусь холостяком. Семья это не для меня.

– Не зарекайся.

Я и не зарекаюсь.

Паскаль совсем сдала. Почти целые дни проводит в кресле на веранде или в библиотеке. В который раз перебирает старческими неуверенными руками пожелтевшие фотографии, немые свидетельства её и нашей жизни. Она одобряет моё решение доучиться и получить нормальный диплом, хотя, конечно, не может удержаться от обычной иронии:

– Ты и информационные технологии. Немыслимо. С твоей-то дырявой головой.

– Паскаль, голову я заштопал. Ни одной дырки. Можешь сама убедиться. – Я кладу голову ей на колени, закутанные мохнатым пледом, несмотря на тёплую погоду.

– Да ну тебя. Как был шутом гороховым, так и остался. – По привычке дает мне подзатыльник. О, сколько их было, этих подзатыльников, от которых потом еще несколько минут звенело в ушах. Я готов получать их снова и снова, лишь бы она жила. Моя замечательная бабка. Моя Мелани-Паскаль.

***

Мы никогда не говорили о Ней. Табуированная тема. Никто не решался нарушить табу, а, может, нам просто нечего было сказать. Она оставалась для нас воспоминанием, скорее, приятным, и уж в любом случае неординарным.

Она напомнила о себе сама.

Поздним звонком, разорвавшим сонную предночную тишину моего пустого дома.

– Привет. Это я. Узнал? Чувствую, что узнал, ты очень всегда выразительно сопишь, Рене. Извиняться не буду, даже не жди.

– Я и не жду. Тебе не в чем извиняться, а мне не за что тебя прощать. Как ты?

– Нормально. Замуж выхожу. Он адвокат парижский, довольно перспективный. Квартира в шестнадцатом округе мне вполне подходит.

– Звонишь среди ночи сообщить, что ты опять невеста? Ксани, говори быстрее, что тебе нужно, не юли, ты всегда конкретна в своих желаниях. А у меня не очень много времени, скоро экзамен в университете.

– Окей. Перейдем к делу. Помнишь, ты нам с Жилем на свадьбу альбом подарил с акварелями. Я потом его с собой взяла, когда… ну, понятно, когда. Подумала, что Жилю он нафиг не нужен, а мне нравится. Хочу его забрать, ведь ты его не выбросил?

– Не уверен, но, кажется, не выбросил, где лежит – не помню. Искать сейчас ни времени, ни желания. Только вчера от Жиля вернулся, был крестным их малыша. Так что без обид.

Я прекрасно помню, где альбом, но почему-то мне хочется сделать ей больно. Пусть чуть-чуть, хотя мне совершенно ясно, что для неё это еще меньше, чем слону дробинка.

– Да какие обиды, Жилю привет и мои поздравления. Рада за него: всё по плану и всё как полагается приличному буржуа. Мне, собственно, не очень срочно. Мы с Людовиком едем недели на три в Италию. Можно не спешить, когда вернусь, позвоню.

– А мы с тобой так и не съездили в Италию…

Некоторое время мы молчим. Я почему-то думаю, что она тихо плачет. Впрочем, выдаю желаемое за действительное и непозволительно фантазирую.

– Нет, Король Оранжевое лето. Не съездили. Цветное лето у нас было только одно, и я его никогда не забуду. Прости. Я позвоню, когда вернусь.

Я не стану ждать, когда она вернется. Я бегу в «её» бывший кабинет, извлекаю из шкафа альбом акварелей, смахиваю с него пыль и кладу на стол.

В прихожей в углу теперь красуется ослепительный ярко-оранжевый зонт, а на полке в шкафчике моей огромной ванной аккуратной стопкой уложены пушистые полотенца, похожие на горку свежих апельсинов.

Надо предупредить Мартину, чтобы ничего не трогала. Завтра вторник, её день…