Александр Сергеевич Мильченко - Истинный борец

люди?.. – говорил он сам с собою. – Я упал в глазах Бога… Для меня это хуже и больнее всего»

Никите действительно стало все-равно, что о нем подумают. Ему было только важно любить Бога и ближнего, служить Ему делом любви. Но то, что он совершил было выше его понимания, и как бы отодвинуло центр тяжести от того, что было для него действительно важно, в какую-то другую неизвестную сторону. Никита сам не замечая того, с каждым новым днем переставал служить Богу добрыми делами, и все больше думал о том, почему он так поступил, почему он снова запил. Чем больше он думал об этом, чем больше нравственно корил и обвинял себя, тем ему становилось дурнее. Упав в своем всегда спокойном и счастливом расположении духа, он понемногу сделался тем, чем боялся сделаться больше всего на свете, – он сделался раздражительным и, в некоторой степени, злым человеком. Он стал грубить близким, резко отвечать им, находил в них что-то несовершенное, указывая на их ошибки, и всегда ходил в недовольном настроении. Он стал невыносим сам себе, но никак не мог остановиться осуждать.

Подолгу Никита думал о том страшном, не контролируемом и чрезвычайно сильном для него чувстве, которое посетило его, и как будто приказало сделать зло.

Теперь он больше всего на свете боялся этого чувства. Боялся он его потому, что не знал как противостоять ему.

Наступила зима. Никита стал употреблять все средства, которые считал нужными, для усмирения плоти. Вначале он стал обливать себя водой, потом вовсе стал ходить на босую ногу по снегу. Вначале все это было очень холодно, и приносило невыносимые страдания телу. Но Никита радовался этим страданиям, зная, что они помогут ему избежать того страшного чувства. Помимо обливания он отказался от всего сладкого, и того, что приносило телу удовольствие. Все дальше уходя в умерщвление плоти, он стал поститься. Сначала он постился один день, потом два и, наконец, принимал одну порцию еды в сутки в течении нескольких дней. Все это было невыносимо мучительно. Если в первый день все проходило успешно, то остальное время, он неустанно думал о еде, сильно мучаясь болями в желудке. Его переполняли мысли о самой вкусной еде; воображалось, как он будет есть ее и наслаждаться ее вкусом. Никита никак не мог противостоять этому мыслительному потоку, который обрушился на него.

Однажды постясь, Никита пришел к выводу, что жизни нет, когда он не ест; она как будто останавливается для него. Вот как только положит кусок хлеба в рот, так сразу она наполняется красками, обретает смысл, и все становится как прежде, – все становится хорошо. Только он пришел к такому выводу, не теряя времени он пошел и покушал. Но сделав это, Никита сделал еще кое-что. Он сходил в магазин, купил водки и выпил ее, нисколько не жалея о содеянном.

Глава 4

Только после, хорошенько одумавшись и придя в себя, Никита вновь принял себя за негодяя и даже преступника. Он неустанно молился Богу, но все зря. Никакие мольбы не помогали устранить отвращение перед самим собой, и помочь избавиться от порока.

Никита часто вспоминал то прекрасное время, когда он впервые почувствовал себя живым и разумным существом, прочувствовав всем своим сердцем Бога в своей душе. «А сейчас что? – думал он. – Пустота и мрак…»

Каждый день ему становилось беспричинно страшно. Он начинал усиленно молиться Богу, и страх вроде бы утихал. Особенно ему становилось страшно и его посещали прежние ужасные воспоминания именно тогда, когда он выпивал. Он чувствовал, что совершал самое страшное зло в своей жизни, но никак не мог остановиться.

Никита считал себя никому не нужным стареющим человеком. Он чувствовал себя как никогда одиноким. Одиночество его было странным, непривычным и тяжелым.

Он часто гулял. Гулял он преимущественно вечером, перед сном. Походы на свежем воздухе помогали отвлечься от угнетающих мыслей. По наступлению позднего часа он возвращался домой с надеждой быстро уснуть. Только он переступал порог, его сразу посещало желание выпить. Оно было в его сердце словно хозяин дома. Если он исполнял то, что требовало появившееся желание, все становилось хорошо. Если противился, желание стремительно усиливалось, и противиться становилось невозможно. Падая вновь, он себя ужасно осуждал и критиковал свой поступок, от чего впоследствии мучительно страдал.

Так

--">