Ян Шайн - Срок годности

Представьте человека в изножье падающей в горах воды. Так глохнет основной голос любви, ему не разместиться в покойном изголовье. Да и наоборот не получается, нет смелости. Переменам следует бояться подмен. Во время французской революции 1789 года, в храмах разрушили сотни органов, намерились переплавить металл раструбов на оружейные пули. Пуля со звуком виолончели впивалась в бедро; скрипичная попадала в сердце; трубный глас крошил череп.

Органные пули и нынче свистят мотив новой роли. Не сомневайтесь, «большинство из нас играет в жизни какую-то «роль» и старается хорошо сыграть ее и заслужить одобрение зрителей; мы так вживаемся в эту роль, что продолжаем играть ее без зрителей, для себя самих, может быть, даже умираем с заученными словами на устах…».^[5]

А как вам покажется органная пуля – человек: флейтовая, гамбовая, отлитая из поверженного оскалида, кино-органа со звукоподражательными эффектами. Наверняка встречали мужчину, подобного шуму поезда, дверному скрипу; женщину-кукушку, сирену; ребенка-колокольчика. Звучание людей непередаваемо, его можно составить в небывалый оркестр. Он предательски неуступчив, непрост в управлении, ему нужна твердая рука дирижера, рука жены Иуды.

НОВАЯ ПЬЕСА

Почтенный Анна, в телефонном разговоре, несколько скомканном по вине моего недомогания, тема драматургической записи осталась не укрытой объяснительным словом. Меньше всего мне бы хотелось говорить о «новой драматургии». В большинстве случаев под этим грифом скрывается пошлость. Другое дело новая драматургическая запись, существенно расширяющая границы пьесы.

Под новой записью подразумеваю описание настроения поселенных на сцене предметов. Закрепление за пьесой музыкальной тональности. В случае, когда театральный свет есть драматургия эпизода – разработка световой партитуры. И наконец, свободно очерченный контур роли.

Под новой пьесой мыслю полифоническое полотно, на котором слово присутствует равноправной краской. Новая пьеса берет в драматургический тигель шумы, звуки, движение. Экономно расходует слово. Новая запись пьесы в строгом смысле передает замысел автора. Она не тождественна режиссерской экспликации спектакля.

Новая драматургическая запись освобождает режиссера от неизбежного соавторства с драматургом и отпускает его творческие силы вольно пастись для «понимания образов в их взаимосвязи». Того, на что новая драматургическая запись претендовать не в праве. Там, где она заканчивается, начинается режиссерская экспликация. Из материала режиссерской экспликации происходит развитие сценографической идеи, подчерпнутой художником из новой драматургической записи. То же касается художника по свету, костюму, композитора.

Автор пьесы «Анна Каренина», поставленной два десятка лет тому назад в Париже, выделил в отдельный сценический эпизод толстовское описание.

«Приближение поезда все более и более обозначалось движением приготовлений на станции, беганьем артельщиков, появлением жандармов и служащих и подъездом встречающих. Сквозь морозный пар виднелись рабочие в полушубках, в мягких валеных сапогах, переходившие через рельсы загибающихся путей. Слышался свист паровика на дальних рельсах и передвижение чего-то тяжелого».

Новая драматургическая запись не должна пугать авторов спектакля своей подробностью и мнимым пограничьем с режиссерской экспликацией. У них одна цель, но разные задачи.

С поклоном и выражением симпатии.

Подношу лист на подпись. Вкладываю в руку вечное перо. Виконт ставит закорючку. В ночное дежурство заступает Порция. При виде сестры старик напевает:

Простая девушка, без всяких знаний,

Тем счастлива, что уж не так стара…^[6]