Алина В. Крафт - Червь

И тут Николай, прошарив глазами, обнаружил на конвейерной ленте бутылку водки. Закопошилось что-то чуть выше живота.

Снова червь запрыгал, значит. Неужели, здесь глазами просвечивают или у меня на лбу написано? Докатился, позорный.

– Вы что же, водку мне предлагаете купить? Ну и маркетинг у вас здесь. Позвольте, мне этого не надо!

Женщина за кассой прошлась по неловкому мужичку от головы до пят. Чисто выбритый и даже причёсанный, куртка разве что потёртая. На ногах брюки бежевые, аккуратные стрелки, и ботинки блестят.

Не похож на ненормального. Но кто ж наверняка знает, как эти ненормальные выглядят? Может, лунатик какой? Лунатик-алконавтик, за водкой в ночное время прибежал, сам себя не помнит.

Кассирша оставалась внешне невозмутимой:

– Надо значит, раз поставили.

Николай оторопел от такого напора и секунды две растерянно молчал. Он долго вспоминал, зачем здесь стоит. В руках его ничего не было.

Я не пью. Ты не пьёшь, Николай, слышишь? А давно? Не помню, но помню, что окончательно и бесповоротно от меня ушла жена. Странная женщина, терпела меня, любила, а как пить бросил, так устала и не вернулась больше. Видимо, алкоголик со статусом кандидата социологических наук ей нравился больше, чем безработный трезвенник. А почему же я пить начал? Не помню, но помню, что яро так начал и остановить себя не мог, пока не упал. Низко так, в самую яму, в которой копошился как безвольное пугало. Пьющая интеллигенция превратила меня в подобие поросёнка, валяющегося в отбросах. Да и что такое интеллигенция, когда она вдрызг развращена зелёным змием? Но я теперь не пью. Совсем не пью. Осталось только работу найти, потому что со старой я ушёл. Ушёл, а не выгнали, понятно? Снова.

Маленький лучик озарения мелькнул в мозгу Николая и немного прояснилось.

– Я, знаете ли, не ставил ничего. Мне семена нужны. Бархотка.

Женщина прищурилась и стала ещё более внимательно рассматривать Николая. Подозрительность его росла, и кассирша медленно выходила из себя. И как оригинально, казалось бы, предложить продать бархотку в такое время суток, а не какие-нибудь красные розы или огурцы!

Как могу я смотреть на эти рожи, когда лицо своё в зеркале уже не узнаю? Когда детей своих не вижу? За что, за гроши эти!

Она пожевала нижнюю губу и демонстративно оглядела пустой магазин.

– Нет никого, кто кроме Вас ещё поставит? А бархотки нет, только петунья осталась.

Нужна ли ему петунья? А водка? Неловко простаивая на кассе, Николай думал, стоит ли ему ради приличия взять хоть что-нибудь.

Может, конфет купить? Пригласить женщину и выпить с ней чаю или вина? Но кто ко мне придёт, я и не знаю толком никого. Тогда порошка стирального – уж он-то всегда в хозяйстве пригодится, рубашки стирать. Они мне чистыми нужны, когда я снова на работу устроюсь.

А вдруг и впрямь я сам поставил эту бутылку? Тогда меня расстрелять нужно за преступление против человека. Дожил до поры, когда и сам не понимаю, что руки делают отдельно от мозгов. Да я же болен, болен, словно лихорадкой!

И вдруг такая злость Николая одолела, что он стал решительным и громогласным.

– Не надо мне петуньи. И уж тем более водку вашу брать я не намерен!

Белая пелена накрыла голубые глаза продавщицы. Завтра же уволюсь. Какая же я мать, какая жена? Час ночи, а меня дома нет. Кто спасибо за такое скажет, этот, что ли?

Николай так резко хлопнул дверью, что даже не услышал брошенные вслед слова кассирши:

– Я всё равно Вам её не продам: у Вас паспорта нет.