Сол Беллоу - Хендерсон, король дождя

ответ:

— Кто же не знает Юджина Хендерсона!

Поболтав немного о том, о сём, она выпалила:

— Вам нужно срочно развестись с женой.

— О чем вы говорите! — воскликнул я. — Кто же так делает? И потом, я вам в отцы гожусь.

В следующий раз мы увиделись только летом. Лили совершала покупки. На ней было белое пикейное платье, белые туфли и такая же шляпа. Собирался дождь, и она боялась испортить свой наряд (который, как я заметил, и так был не первой свежести), поэтому попросила меня её подвезти. Я приехал в Данбери за досками для амбара, мой автофургон был набит ими доверху. Лили все время подсказывала, куда ехать, и так сильно нервничала, что в конце концов потеряла дорогу. Она была изумительно хороша. Небо все больше хмурилось. Лили попросила меня свернуть направо; мы очутились перед ограждением в виде металлической цепи, за которым виднелся залитый водой карьер. Тупик. Стало так темно, что звенья цепи казались белыми. Лили начала всхлипывать.

— О, развернитесь, пожалуйста! Поедем назад! Мне нужно скорее попасть домой!

Наконец, перед самым началом грозы, мы добрались до их скромного особняка. Внутри было очень душно.

— Мама ушла играть в бридж, — сообщила Лили. — Пойду ей позвоню.

Телефон был в её спальне; мы поднялись туда. Можете поверить мне на слово: Лили отнюдь не была легкомысленной либо распущенной. Сняв одежду, она запричитала:

— Я люблю тебя! О, Джин, я люблю тебя!

Мы обнялись. В моем мозгу билась одна-единственная мысль: разве меня можно любить? Меня?! Ударил сильнейший гром, сверкнула молния, и на тротуары, крыши, деревья обрушились мощные потоки. От Лили шёл тёплый запах свежей выпечки. И она все время повторяла: я люблю тебя!

А когда мы спустились в гостиную, там ждала её мать. Лили позвонила ей и попросила подольше не возвращаться. Естественно, леди тотчас покинула игральный столик и устремилась домой — в самую жуткую грозу за многие годы. Так что, сами понимаете, я не проникся к этой даме симпатией. Не скажу, чтобы я испугался, однако смекнул: Лили сама это подстроила. Я первым стал спускаться по лестнице и увидел возле честерфилдского дивана включённый торшер. А сойдя вниз, очутился лицом к лицу с её матерью. Я представился: «Хендерсон». Передо мной была полная миловидная дама с фарфоровым кукольным лицом — как раз то, что требуется для игры в бридж. Она была в шляпе, а когда села, то на коленях у неё очутилась записная книжка в лакированном кожаном переплёте. Я понял, она ведёт свою бухгалтерию — записывает проступки Лили. «В моем доме! С женатым мужчиной!» — и так далее. Нимало не смущаясь, я уселся на диван. Снаружи ждал автофургон с досками. Наверное, от меня исходил запах свежей выпечки — запах Лили. Она тоже сошла вниз — подтвердить худшие мамочкины подозрения. Я сидел, поставив на ковёр ноги в грубых ботинках, и время от времени покручивал усы. В комнате явственно ощущалось незримое присутствие мистера Симмонса, отца Лили, оптового торговца сантехникой. Того самого, что покончил с собой. Он застрелился в комнате, соседней со спальней дочери. Лили обвиняла в этом мать. «Я что — орудие возмездия? — мелькнула у меня мысль. — Ну нет, дамы, в такие игры я не играю».

Похоже, маман решила вести себя прилично. Явить благородство и таким образом отплатить дочери. Возможно, это даже вышло искренне. В общем, она изобразила из себя леди, но в какой-то момент не удержалась:

— Я знаю вашего сына.

— Такого стройного молодого человека? Эдварда? Ездит на красном «эм— джи». Иногда бывает в Данбери.

Наконец я отбыл, сказав на прощанье Лили:

— Ты славная девчурка, но не надо было так поступать с матерью.

— До свидания, Юджин.

— Всего хорошего, мисс Симмонс.

Прощание вышло не особенно сердечным.

Тем не менее, вскоре мы снова увиделись, на сей раз в Нью-Йорке. Лили отделилась от матери, покинула Данбери и сняла квартиру без горячей воды на Хадсон-стрит; в плохую погоду в подъезде собирались пьяницы. Я с трудом поднимался по лестнице — грузный, отбрасывающий громадную тень, с лицом, потемневшим от деревенского загара и спиртного, в жёлтых перчатках из свиной кожи. В мозгу билась одна светлая мысль: «Я хочу, я хочу, я хочу!» Что ж, валяй, сказал я себе, топай дальше! И я продолжал топать по ступенькам в теплом пальто на ватине, в ботинках из свиной кожи под стать перчаткам, с жёлтым бумажником из свиной кожи в кармане, изнемогая от похоти и тревоги. Подняв голову, я --">