Василий Павлович Аксёнов - Простак в мире джаза, или Баллада о тридцати бегемотах

септет Арне Домнеруса; развеселые финны — квартет Эрика Линдстрема и, наконец, всемирно известные американцы — квартет Чарльза Ллойда…

Тридцать ансамблей с тридцатью лакированными бегемотами. Больше никакими цифрами я не располагаю. Знаю только, что съехалось множество фотографов, корреспондентов, наших и иностранных, радио, кино, телевидение, и великое множество любителей и знатоков джаза, среди которых был даже известный комментатор Уиллис Коновер, голос которого уже в течение двенадцати лет заставляет вздрагивать джазменов всего мира.

Да, вот еще цифра: спортзал «Калев» вмещает четыре тысячи зрителей, и все четыре дня фестиваля он был полон.

Звучат вступительные фанфары. Председатель жюри Уно Найсоо объявляет фестиваль открытым. На сцене букет Ленинградского диксиленда. Впереди трубач Королев, кларнетист Усыскин, тромбонист Левин. Из-за них выглядывает рыжий банджист Ершов, над ними покачивается сузафон Мирошниченко, где-то в глубине запрятан ударник Скрыпник.

ИИИ — раз-два-три — - повело!

Ах, знаете ли вы, как прекрасен диксиленд, веселое пыхтение первых на земле автомобилей, белозубый гигант, вращающий тросточку, белый в синюю полоску пиджак, сиреневые брюки, Свит-стрит, забитая приплясывающими чернокожими людьми, стрекозиный полет фанерных аэропланов, мультипликационное движение смешных человечков начала века?!

— Айскрим, вы не забыли, как вкусно мороженое, как освежает стакан холодного пива, как очаровательны женщины юга? Жизнь так проста, пестра и прекрасна, и чего вы еще от нее хотите?

Четыре тысячи улыбок взлетают над залом, восемь тысяч ног отбивают такт. Поразительно перевоплощение шести интеллигентных ленинградских мальчиков в неудержимых луизианцев.

Из-под локтя Мирошниченко выскакивает маленький и бравый, как оловянный солдатик, трубач Королев…

Сегодня утром по дороге из Пресс-центра в «Палас» я потерял предмет своей гордости — желтый значок с трубой и ленточку прессы. Чувство оставленности, кянукуковщина охватили меня. Кто я теперь такой в мире джаза? Теперь от моей аккредитованности осталась только дырка на воротнике: я просто голый человек на голой земле. Ведь было же тебе сказано, олух царя небесного: береги значок, второго не дадим. Пошатываясь, я побрел назад от «Паласа» к "Дому черноголовых". Не знаю уж на что рассчитывая, глядя под ноги, я прошел улицу Харью, вышел на Ратушную площадь и посередине ее среди множества мотоциклов и машин увидел на брусчатке свой заветный значочек с ленточкой.

И вот теперь я сижу вместе с музыкантами, рядом с Сашей Медведевым, который, конечно, не взял бы меня с собой, не найди я значка, знакомлюсь с пианистом Борисом Рычковым, с певицей Гюли Чохели, которую называют "советской Эллой", с саксофонистом Игорем Лундстремом, с бородачомтеоретиком Алешей Баташевым, пантомимисткой Ниной Большаковой… пытаюсь втереться в доверие, прикинуться знатоком.

На эстраде трио флюгельгорниста Германа Лукьянова. О Лукьянове сейчас много говорят. Он является предметом споров. Некоторые считают его "Вознесенским русского джаза". Может быть, скорее Хлебников? Фольклорный джаз? Фри-джаз? Сочетание того и другого? Может быть, еще какой-нибудь термин? Терминологический соблазн понятен, но не так-то легко втиснуть талант в какую-либо классификацию.

Пока что исполняется оригинальная композиция "Третий день лета". И это, конечно, именно третий день лета, не второй и не четвертый. Первые два дня прошли с жарой и ливнями, наступил третий день, очень ветреный, в легком, порывистом кружении облаков и назойливого тополиного пуха, тот день, когда некто в синем костюме, внешне спокойный, в неясном смятении, прошел по поселку, заглядывая на веранды, кого-то разыскивая, не находя, продолжая поиски, удивляясь, пока не побежал с набитым ветром ртом, и день кончился.

Позднее, уже на Московском джазовом фестивале, Лукьянов вновь исполнил эту пьесу, и оказалось, что она называется не "Третий день лета", а "Третий день ветер". Я просто тогда в Таллине не расслышал названия, и вот попал впросак, нафантазировал литературщины.

Что такое джаз?

Еще в школе мы узнали: это музыка толстых. В «Калеве» среди четырех тысяч зрителей тоже попадались толстые люди. Одному очень хорошему писателю не нравился джаз. Другому, великому писателю, не нравился Шекспир. Третий, хороший писатель, сам играл в джазе басистом.

В 1952 году ныне знаменитому --">