Владимир Леонтьевич Киселев - Я – сварщик

лица Мартына Каленниковича, до этого насмешливо-добродушное, мгновенно стало официальным, холодным и непроницаемым.

– Прежде всего давайте, товарищ, выясним, с кем я разговариваю? Со сварщиком или с писателем?

– Со сварщиком, конечно. Вот я, рабочий завода, пришел к вам как к старшему товарищу…

– Тогда прежде всего скажите, товарищ Киселев, за что у вас выговор?

– Первый я получил за брак… Электроды были сырые.

– А вам как бы хотелось? Чтобы вы изготовляли бракованную продукцию, а вас за это по головке гладили? – не без яда спросил Мартын Каленникович. – Ну, а второй?

– Второй – за нарушение техники безопасности… – Я рассказал о случае с мостовым краном.

– Вот, вот, – подхватил директор завода. – А там, над краном, троллей под высоким напряжением. Могло убить. И кто бы пошел под суд? Начальник цеха, а то и главный инженер завода! Так ведь? И вы же еще недовольны. Совершили проступок – получили взыскание. Хорошо поработали – вам благодарность и денежная премия. Какой отсюда вывод? Вывод такой, что с вами проводят правильную воспитательную работу…

– Нет! – не выдержал я. – Эти выговоры не помогают никого воспитывать! Если они чему-то и помогают, так только застраховаться некоторым руководителям от неприятностей, свалить вину с больной головы на здоровую… Так получилось и с кладовщиком Цыпленковым. Ведь обидели человека, и незаслуженно обидели… А Журавлев из конструкторского бюро? Разве он виноват, что институт не дал чертежей? А выговор ему записали, потому что до директора института трудно дотянуться…

– Это ты валишь с больной головы на здоровую, – рассердился Мартын Каленникович. – Из пальца проблему высасываешь. Знаю я, как писатели критику принимают. С обидой, с раздражением. И ты этим заразился – выговор получил и сейчас же проблему в этом увидел. А я тебе скажу, что еще никто у нас на выговоры не жаловался. На них не очень-то обращают внимание. И никакой особенной обиды людям тут нет. Вот у меня – выговор от главка. Что ж, я обижаться буду? Или жаловаться пойду?…

– Так они же, выходит, совершенно бесполезны, эти выговоры, если на них никто не обращает внимания!

– Э нет… – хитро прищурился Мартын Каленникович. – Это ты не разобрался. Польза от них все-таки есть.

– Какая же?

– Много пользы. Как бы ты ни спорил, а воспитательное значение они имеют. И организационное. – Директор завода помолчал, усмехаясь своим мыслям. – Ну вот, возьмем, к примеру, тебя. Сварщик из тебя теперь, прямо скажем, хреновый. Поступил ты в цех и, бог даст, скоро уйдешь. Но представим себе, что ты бы не имел другой специальности, остался на заводе, поработал месяц, другой, третий. Начальнику цеха видно, что тебя следовало бы уволить. А как это сделать? Ведь ты немедленно подашь жалобу в профсоюз, а то и в суд. И они ни за что не допустят, чтобы тебя уволили. А так – это делается запросто. Два выговора у тебя есть? Есть! За дело? За дело! И профсоюзу нечего возразить. Вот ведь как…

– Но таким образом можно преследовать любого неугодного человека. Хоть, как говорится, за критику…

Мартын Каленникович не на шутку обиделся.

– Ну знаешь… Порадовал. Как тебе не стыдно? Кого же это я преследовал?

Мне показалось, что я перегнул палку.

– Да я не про вас говорю. Я – в принципе. Ну в цеху, например. Или на другом предприятии…

– И в принципе, и в цеху, и на любом предприятии есть партийная организация, есть тот же профсоюз, комсомол, стенгазета. Есть кому заступиться. Это только кажется, что зажимщику критики легко. А фактически зажать критику еще труднее, чем критиковать.

– Но все-таки выговоры…

– Да что ты ко мне привязался с этими выговорами? – перешел в наступление Мартын Каленникович.

– Не знаю, – ответил я. – Но, может, все-таки не нужно по любому поводу писать приказ. Вы загляните в любой приказ – обязательно натолкнетесь на какой-нибудь выговор…

– Ну уж и в любой, – недоверчиво протянул Мартын Каленникович, вызвал секретаря и попросил принести приказы за прошлый год.

Перелистывая страничку за страничкой, он все больше хмурился и чаще поглаживал себя по худой тонкой шее в частых морщинах.

– Да, – сказал он наконец. – Много в нас еще этой казенщины, веры в силу бумажки… – И вдруг загорелся. – А ты – напишиоб этом! Но, знаешь – чтоб художественно было, чтоб проняло…

Когда я написал этот рассказ, я решил показать его Мартыну Каленниковичу.

Внимательно и неторопливо, не поднимая --">