Денис Иванович Петренко - Нокаут

шептаться, и не успел я оглянуться, как они уже распахнули балконную дверь и окружили Сашу. Через минуту Саша, оживленный, повеселевший, вошел в комнату, читая нараспев «88» Рождественского. Только в чтении этом не было обычной Сашиной непринужденности и легкости. Он произносил слова как-то чрезмерно возбужденно, нервно. А девушки аплодировали ему и говорили, как они восхищены. Владимир Николаевич не возвращался, и никто не перебивал стройный хор похвал, который сыпался на Сашу. Банкирша сплела из елочных украшений венок и надела ему на голову. Он широко улыбался, и мне вдруг стало до тошноты противно на все это смотреть.

Противно мне стало от того, что Саше в моем представлении всегда был человеком, который мог вызывать только одно чувство – немого восторга, и эти девушки, кружившие вокруг Саши, и пришедшие к Геловани женщины, и мужчины – все они по сравнению с Сашей были жалкими дикарями с сознанием пещерного человека. И теперь эти дикари проявляли сострадание к гиганту, могучему силачу, стоявшему на недостижимой для них высоте, не потому, что действительно могли помочь, а потому, что были совершенно уверены в своем превосходстве. В их искаженном, недоразвитом уме Саша представлялся дегенератом, чудаком, ненормальным, и они, воображая, что как нормальные имеют право сильного, из жалости протягивали руку немощному, в тайне презирая его.

Мне захотелось немедленно уйти отсюда.

– Пойдем-ка выпьем по рюмочке, – я взял Сашу за руку и повел от девушек к столу.

– Пил он пиво со стараньем, пил он водку и вино, на лице его бараньем было все отражено! – с неестественным пафосом продекламировал Саша Вадима Шефнера. – Девушки! Я сейчас вернусь.

Подойдя к столу, Саша сам налил себе целый стакан красного вина и залпом выпил.

– Саша, – сказал я ему почти на ухо, чтобы никто не слышал. – Пойдем из этой шарашкиной конторы ко всем чертям. Они здесь все вместе взятые не стоят того, чтобы даже стоять рядом с тобой.

Саша посмотрел на меня мутными нетрезвыми печальными глазами – так, наверное смотрел на Валю из «Альмазного венца» королевич – и произнес неживым театральным языком:

– Как я могу покинуть эту залу, я ангажирован на несколько мазурок вперед!

– Саша, – я встряхнул его за плечи. – Не выпендривайся! Давай уйдем. Они все неандертальцы и больше ничего. Вызовем такси, поедем к Таньке и Свете, они нам романсы споют, у них виноград моченый и яблоки, я сам позавчера видел. Давай, нужны тебе эти кошёлки!

– Не оскорбляй девушек! – с пьяным вызовом в голосе грубо сказал Саша. – Это славные девушки, я не дам их в обиду, а если тебе так хочется кого-то оскорблять, так катись к своим старухам – Танька такой слой тонального крема на лицо наносит, что чувствую, если его стереть, ничего там не найдешь. А ты поезжай и попробуй.

Саша никогда не разговаривал со мной в таком тоне, никогда не говорил плохих слов ни о Тане, ни о Свете. И тогда, если бы я не был сам в возбужденном состоянии, если бы мог спокойно и трезво думать, я понял бы, что Саша, мой лучший друг со школьной скамьи, добряк и весельчак, грубит мне не потому, что хочет намеренно меня обидеть, а потому, что внутри у него что-то совсем не в порядке. И нужно было просто взять Сашу и вывести с собой, но я, поддавшись внезапному чувству, разозлился и резко бросил:

– Ну и оставайся здесь! Ты точно полный придурок!

В глазах Саши на секунду снова мелькнуло какое-то болезненное напряжение, но тут же вернулся его рассеянный нетрезвый взгляд, он отвернулся от меня и, раскрыв объятия, поспешил к игравшим дурные роли девицам.

Мне не хотелось, чтобы Геловани расспрашивал меня, поэтому, когда я надевал куртку в прихожей, просто соврал ему, что хочу немного проветриться, а на балконе накуренно, что приду минут через десять. Вардо Тенгизович сказал, что дверь оставит открытой, но мне уже было все равно. Через десять минут я шел по обочине темной, заметенной снегом трассы. Сотовый телефон я так и не зарядил и вызвать такси не мог, да и кто поехал бы в Демино в новогоднюю ночь? Я надеялся, что поймаю какую-нибудь попутку или случайное такси, но ничего не было – только поземка на черном полотне дороги, звезды и глухая зимняя тишина.

Я шел пешком до самого города. У Стрельбища я, наконец, сел в такси – кто-то встречал Новый год на даче и вызвал туда машину. В общежитии все спали, праздничный запах салатов, солений, жареной курицы и спирта витал в коридорах. Я вошел в комнату, открыл окно --">