Оксана Валентиновна Аболина - Обрывки сознания

Его нет, решился уже давно и однозначно. Дело даже не в субъективных ощущениях, мыслях, религиозных убеждениях — этот опыт довольно богатый и имеет широкий набор доказательств, который не убедил бы разве что закоренелого атеиста, даже в новом приходе Христа узревшего бы мистификацию, либо абсолютно равнодушного к этим вопросам человека. Доказательством, подчеркиваю, личным доказательством того, что Бог есть, послужило то стечение обстоятельств, которое шаг за шагом, сложило мою жизнь так, что не только все лучшее: друзья, мама и многое другое, — но и каждый просчет, каждая ошибка, каждая неудача и, якобы бездарно истраченные годы, — все, одно к одному, вело и ведет меня по пути духовного развития. И какое-то небольшое изменение во всем этом — все могло пойти по-другому. Одной «случайной» встречей меньше или больше, выйди из дома на минуту раньше или позже, сядь в театре на другой ряд, другое место… Этих «случайностей» не одна и не две сотни. Во мне не так много ума и логики, чтобы все это осмыслить и проанализировать, но и элементарная интуиция подсказывает, что если пространство смоделировало для каждого человека тысячи, а, может, и миллионы ситуаций, в которых значение для всей жизни может иметь даже слово, оттенок речи, цвет неба, резкий звук, случайная шальная мысль, то это говорит только о том, что Бог есть.

Господи! Да и без духовного развития — как представишь, что мы еще живы, мы, втроем, на господачку 91 рэ в месяц — и еще тянем-потянем эту чертову репку — и тут вспомнишь всех, кто помог выжить — ну, откуда-то они ведь все эти люди взялись? Откуда-то они, эти добрые, хорошие со всего Ленинграда понасобирались, мы ведь их не искали! Ну, этого ли еще мало? Впрочем, что об этом еще говорить? — ведь у каждого с Богом свои интимные Отношения. Каждый сам знает, что ему надо знать.

* * *

Гордыня, эго — страшные штучки. Порой кажется — выветрилось. Честно ведь написала, что их у меня нет. Перечитала. Мама мия! Из каждой строчки обе наперегонки лезут.

* * *

Эгрегор православной Церкви — чрезвычайно мощный. Гораздо более мощный, чем эгрегор, скажем, компартии, эгрегор алкоголизма или эгрегор людей, которые, используя практические знания магии, стремятся к власти, и не только к духовной власти. Последние очень опасны, опасней кого угодно. Это не моя идея, если честно. И мне об этом писать не хочется. А эгрегор православной Церкви — очень мощный. Он может защитить. Это — не призыв бежать в Преображенку или Лавру, я сама там бываю редко. И куда-то звать не в моих правилах. Это — так, информация к размышлению, на всякий случай, если что. И не дай Бог пригодится…

* * *

Я не подала в свое время заявление в комсомол «принципиально», спасибо интуиции. За это, впрочем, несколько заступившихся человек пострадали довольно основательно. В отместку интуиции мое воспитание говорило, что в нашей партии исключительно хорошие люди и Леонид Ильич — большой человек, 30 лет хранящий мир на Земле. Вероятно, такое убеждение было свинством и предательством по отношению к тем, кто пострадал за мои антикомсомольские приключения. Спасибо им, и простите, друзья!

…А все это — к роли интуиции и воспитания.

* * *

Зимой 86-го года, набравшись наглости, помедитировала я как-то на Достоевского Федора Михайловича, с нижайшей просьбой взять в ученики. Медитация не удалась. Но ночью, во сне, пришел Ужас. Это была огромная, в несколько этажей, вибрирующая старуха (может быть, та же, что Высоцкому «хохотнула прямо в ухо»), и в то же время это был Ужас в своем первозданном виде, и, бросившись на колени, вжавшись в землю и заняв собой столько пространства, сколько не занимала собой ни разу лет с пяти, я в этой же позе и проснулась. «Боже, — подумала я, — какой кошмарный сон!» И, несмотря на то, что это жуткий штамп, но пот, действительно, покатился с меня градом, а я с облегчением вздохнула, после чего повернулась из своей невероятной позы набок, но только на секунду, потому что тут же вернулась в прежнее сжатое положение. В комнате была она — при этом она по-прежнему занимала каким-то образом несколько этажей и сильно вибрировала. Она была наяву. Бесконечным повторением «Отче наш» я загнала ее обратно в подсознание, а себя в сон, и после этого целый год старалась не вспоминать своего любимого Федора Михайловича. Но страх, однако, улегся со временем, и, поразмыслив, я поняла, что весь этот «глюк» был, по-видимому, --">