Дмитрий Смирнов , Николай Бурланков - Золотая Ладья

взглядом. Ясно, что не один час провел в трясине. Что-то пробормотал, но Рогдай его не понял. Плечи широкие, руки сильные. Только его крепкая хватка не позволяла болоту поглотить ратника и увлечь на глубину. Однако пальцы воина, как приметил Рогдай, уже одеревенели и сделались синими.

Молодой охотник колебался недолго. Кто бы ни был чужак, а его нужно спасти. Спасти, чтобы доставить в починок, где с ним будут толковать вождь и старейшины. Оставлять на погибель даже самого лютого врага, не выяснив его намерений, слишком опасно для рода. Для какой надобности шел к мерянам? Что затевают его соплеменники?

Рогдай начал осторожно подбираться к неудачнику. Это было непросто. Пузырилась и ныла трясина, хлипкая почва ходила под ногой. Пришлось зайти немного сбоку. Еще и ондатра, выскочившая из-за верескового бугра, застигла врасплох, заставив покачнуться. Однако охотник устоял, опершись о сук. Теперь он был в двух шагах от чужака. Дальше не продвинуться — засосет.

Глаза ратника смотрели странно. В них не было мольбы о помощи, не было даже тени страха. Только какое-то непонятное разочарование и усталость. Что-то подсказало Рогдаю, что это не кривич.

— Берись двумя руками! — велел охотник, опускаясь животом на длинную проплешину и протягивая незнакомцу конец сука.

Ратник не пошевелился. Он понял Рогдая, однако просто не мог разжать омертвевшие пальцы. Дело было худо. Пришлось идти на риск. Молодой охотник тихонько поднялся и переместился на другую, качающуюся кочку слева от чужака. Здесь он мог дотянуться до его рук. Извлек из сумы толстый пут конопляной веревки, размотал конец с петлей. Другим концом примотал пут к ближайшему дереву и, держась за веревку, стал шаг за шагом приближаться к воину.

Вскоре идти стало невозможно, пришлось лечь на брюхо. Шепча про себя обращение к Веленде, Рогдай подполз к воину и ухватил его за правую кисть. Ножом обрезал стебли под пальцами, за которые тот так судорожно держался, нацепил на запястье и стянул петлю. Потом обмотал веревку вокруг своего пояса в несколько охватов. Все, теперь, если веревка не выдержит, на дно уйдут оба.

— Ну, держись! — подбодрил Рогдай воина, обрезая стебли под его второй рукой.

Чужак бултыхнулся было в загудевшую топь, погрузившись в нее по шею, однако молодой охотник уже отползал назад, вытягивая его за собой. Ратник был тяжел. Рогдай даже закряхтел от натуги, словно тягал не человека, а медведя. Веревка не подвела — добрая, тугая. Вершок за вершком дело ладилось. Охотник волочил незнакомца обеими руками и телом, стараясь втащить на небольшой мысок меж двух ольховых деревцев. Еще несколько усилий — и громоздкая туша легла под их кривой тенью. Рогдай перевел дух, поворачиваясь на бок.

«Вот уж удача подвалила, — подумалось ему. — Пошел за птицей, а тут эдакую рыбину выудил. Если доставлю в починок, все парни обзавидуются, а вождь Осмак, чего доброго, и на награду расщедриться. Добыча-то нешуточная…»

Рогдай покосился на спасенного инородца. Лежал тихо, даже не стонал. Чудной. Но расслабляться было рано. Охотник привстал и протянул руку к опояске воина, чтобы забрать у него меч. Воин даже беспомощный может быть опасен. Однако чужак свободной рукой перехватил его кисть.

— Ты чего? — возмутился Рогдай. — Я тебя спас, непутевого, а ты меня хватать вздумал?

Ратник что-то сказал, но слова его были непонятны.

— Что буровишь? — Рогдай нахмурился.

Чужак отпустил его руку и перевернулся на спину.

— Меч и воин — одно, — сказал вдруг по-словенски, однако говор его оказался грубым, глухим и шероховатым. — Нас нельзя разлучить.

— Ишь ты, — усмехнулся охотник.

Он присел на корточки перед ратником, но веревку пока резать не спешил.

— Пойдешь со мной в селение? — спросил тоже по-словенски.

— Пойду, — отозвался чужак. — Ты спас меня от смерти в трясине. Я твой должник.

— Это понятно, — Рогдай снова усмехнулся. — Кому же охота помирать во цвете лет?

Однако воин покачал головой.

— Страшна не смерть, а позор. Я уже видел луга Нифльхеля^[1], по которым гуляет ледяной ветер, я смотрел в глаза Черной Госпоже. Для воина нет худшей доли, чем закончить свой путь в ее мрачных чертогах. Это даже хуже соломенной смерти, которой умирают трусы.

Рогдай смотрел на чужака в недоумении. Его слова казались странными.

— Путь воина — служение Отцу Богов^[2], - заметив это, пояснил ратник. — Погибнув в бою, мы --">