Всеволод Сергеевич Соловьев - Воскресенье

жизни слово «мышь» производило на него самое болѣзненное впечатлѣніе. Если при немъ кто нибудь выговаривалъ это слово, онъ мгновенно блѣднѣлъ, начиналъ трястись всѣмъ тѣломъ и, несмотря на свои годы и значительную полноту, стремительно выбѣгалъ изъ комнаты. И странно то, что названіе «мышь» на него дѣйствовало гораздо больше, чѣмъ само это животное. Мыши водились въ его домѣ и иногда изрядно скреблись подъ поломъ и за обоями, особенно во время тихихъ зимнихъ вечеровъ. Тогда дѣдушка становился посреди комнаты и начиналъ топать.

— Дѣдушка! — съ видомъ наивности, но въ сущности очень ехидно спрашивалъ я въ такихъ случаяхъ:- что это ты такое дѣлаешь?

— Таракановъ пугаю! — отвѣчалъ онъ и продолжалъ еще громче топать, пока мыши не умолкали…

Но, увлекшись воспоминаніемъ о дѣдушкѣ, я не могу обойти молчаніемъ и мою бабушку, которую тоже я очень любилъ.

Дѣдушка былъ большого роста и отличался красотой, — бабушка была мала и дурна собою; впрочемъ, ничего непріятнаго не было въ ея наружности, напротивъ, ея дурнота скоро забывалась. Въ ея небольшихъ сѣрыхъ глазахъ свѣтилось всегда столько ума и проницательности; она иногда такъ ласково и привѣтливо улыбалась, она держала себя съ такимъ чувствомъ собственнаго достоинства, была о себѣ такого высокаго мнѣнія и такъ умѣла всѣхъ осаживать (ея любимое выраженіе), что внушала къ себѣ уваженіе, заставляла людей очень осторожно и предупредительно къ себѣ относиться.

Она была безспорно хорошей женой и матерью; но, можетъ быть, одна изъ всѣхъ, знавшихъ дѣдушку, не чувствовала къ нему благоговѣйнаго уваженія, не признавала его замѣчательныхъ достоинствъ, — ихъ натуры поражали своей противоположностью и никогда не могли сойтись и понять другъ друга.

Бабушка вышла замужъ чуть-ли не четырнадцати-лѣтней дѣвочкой, по приказу своихъ старшихъ родственниковъ. Она разсказывала, какъ и многія старушки, что въ числѣ ея приданаго находились и любимыя ея куклы, которыми она продолжала играть послѣ свадьбы. Получить хорошаго образованія ей не было времени до замужества, а въ первые годы семейной жизни, вѣроятно, не было охоты, — ей никогда не приходило въ голову, что для замѣчательно образованнаго и даже ученаго мужа необразованная жена можетъ показаться скучной; этой мысли она допустить не могла, ибо мужъ представлялся ей, несмотря на всю свою ученость и способности, не практическимъ и черезчуръ простымъ, несмыслящимъ очень многаго въ жизни.

Ну, а она въ жизни все очень хорошо смыслила, не учителя и не книжки обучили ее, — сама жизнь обучила. Ея практическому уму, мѣткости и вѣрности ея сужденій, удивлялись многіе. Мужъ оставался до семидесяти лѣтъ чистымъ ребенкомъ, упорно отстаивая свою вѣру во все прекрасное и благородное, — жена видѣла обратную сторону жизни, подмѣчала всѣ слабости, всѣ грѣхи своихъ ближнихъ и являлась ихъ строгимъ судьей, ядовито краснорѣчивымъ сатирикомъ. Ничто достойное осужденія не укрывалось отъ ея наблюдательности.

Она любила нѣкоторыхъ родныхъ своихъ, любила и даже почитала своего сына, отца моего, любила и баловала внучатъ; но чужихъ людей, вообще людей, за весьма немногими исключеніями, была склонна не любить и не уважать. Ея разговоры, ея разсужденія, безпощадная ясность ея выводовъ, способны были довести до отчаянія всякаго энтузіаста и человѣколюбца, всякаго искателя правды и свѣта на землѣ, среди земныхъ созданій.

Но съ ея характеромъ и взглядами, съ ея яснымъ и холоднымъ умомъ, я познакомился гораздо позже, въ послѣдніе годы ея жизни, когда она, послѣ смерти дѣдушки, жила съ нами. Тогда же, въ тѣ блаженныя воскресенья моего дѣтства, я зналъ ее только какъ бабушку-баловницу, какъ добрую хозяйку, у которой все въ домѣ шло какъ по маслу.

Мнѣ было такъ уютно и привольно подъ ея крылышкомъ, я помню нѣжныя ласки этого строгаго судьи и сатирика, помню ея разсказы, по длиннымъ зимнимъ вечерамъ, объ ея дѣтствѣ, о двѣнадцатомъ годѣ (первомъ годѣ ея супружества), о холерѣ, во время которой на долю дѣдушки выпала большая и самоотверженная дѣятельность; объ ея первыхъ внучатахъ — умершихъ дѣтяхъ ея любимой умершей дочери. Я помню душистые цвѣтки жасмина въ ея красивой табакеркѣ, помню тщательно перемываемыя ею старинныя чашечки, изъ которыхъ она поила меня чаемъ съ жирными сливками и съ теплыми сдобными булками; помню ея пироги и паштеты, ея вкусныя пирожныя.

Я любилъ съ утра слѣдить за ея хозяйской дѣятельностью, хорошо --">