Александр Михайлович Бруссуев - Не от мира сего 2

Разве можно так? С дулей-то, да нетленной? Щелк, ножницами для работы по металлу — и пальцы, столь неподатливые воздействию извне, падают в целлофановый пакет из-под слоеных полосок с медом. Так-то правильнее, так-то ближе к Истине, такая вот рождается историческая справедливость. Зачем быть "не от мира сего"?

Часть 1. Норны.

1. Мишка Торопанишка.

Илейко вытянул над собой правую руку и, растопырив пальцы, посмотрел сквозь них на лениво колыхающиеся далеко в выси верхушки сосен. Пальцы казались прозрачными, едва лишь оконтуренными. Зато даже маленький кусок неба своей синью был, словно, заодно с макушками деревьев. Надменен, далек и как-то тревожно могуществен. В то же самое время, стоило только сместить фокус зрения, как небеса и сосны превращались просто в свет, выгодно акцентирующий каждое движение не самого элегантного в мире пальца.

Илейко опустил руку и внимательно рассмотрел свою кисть, сгибая и разгибая ее в кулак. В голове не было ни одной мысли. С таким же успехом он мог бы пытаться созерцать свою стопу на ноге. Только задирать ее вверх и, тем более, формировать в кулак, вероятно, было бы несколько затруднительно.

Прошло уже несколько дней, как лив покинул берег Лови-озера, где нашли свое последнее пристанище друг и наставник Святогор и его жена красавица Пленка, где сестры Плеяды остались оплакивать своих родителей на печальной поминальной тризне. Двинулся он на запад, туда, где лес должен был встретиться с горами, где пенится своими водами источник Урд, понимаемый Илейкой "hurtti" (в переводе — задорный, примечание автора). Где-то там обитают норны, у которых Святогор в свое время одолжил булаву и зеркало. Три норны, три женщины — одна судьба. Причем, судьба чужая. В данном случае, его, Илейкина. Но не затем лив отправился в путь, чтобы норны связали ему прошлое, настоящее и будущее в целую картину его мира. Надо было идти, надо было вернуть не принадлежащие ему вещи.

Да и, вообще-то, интересно.

Вроде бы собирался возвращаться домой, вроде бы ощутил себя готовым, но снова приходится двигаться в другую сторону. И не то, чтобы это удручало.

Вокруг — самая яростная весна. Жизнь пробуждается и, кажется, что до осени еще столько времени, что можно успеть сделать все. Ну, или почти все. Во всяком случае, сходить к истокам Урда и благополучно вернуться домой — точно по силам. Верная старая кобыла Зараза помогает сокращать путь своей одной лошадиной силой, выдерживая равномерную скорость движения, от которой, вообще-то, дух не захватывает. Лошадь ходит пешком и никогда не выказывает желания пуститься в галоп или аллюр, не говоря уже об иноходи. Несет на себе пожитки — и то хорошо, и то — помощь. Зараза — друг, на которого можно положиться, как на самого себя. А сам себя порой способен так удивить, что просто диву даешься: я ли это?

Лошадь же не переживает попусту, свои копыта от нечего делать не рассматривает. Если она не беспокоится, значит — и человеку повода для волнений нет.

Идут себе по лесу, никого не трогают, никто их не трогает, и не видать этому лесу ни конца, ни края. Илейко даже как-то осоловел от такого передвижения. Пальцы свои на руке рассматривает, будто они ему особенно дороги.

Но деревья вокруг уж какие-то больно одинаковые. Илейко потрепал Заразу за холку, но та в ответ только пошевелила ушами и продолжала все также идти вперед, огибая попавшиеся кусты. Это ее движение тоже показалось знакомым, словно уже было не раз. Ощущение дежавю, понятное дело, случается иной раз у каждого. Только непонятно, почему.

Илейко отвлекся от созерцания самого себя и начал пристальнее глядеть вокруг. И обнаружил: вот ведь подлая человеческая натура — когда никуда не смотришь, думаешь ни о чем. Точнее — ни о чем не думаешь. Стоит только предложить себе исторгнуть хоть какие-то мысли об окружающем — хоть тресни, самые главные размышления о пальцах, какие они могучие, органичные и все заодно. Такие пальцы и терять жалко. При жизни, а особенно после смерти. Без них, родимых, жизнь скучна и на четверть теряет свой смысл.

Илейко потряс головой, отгоняя пургу, бушующую в его голове. Также поступила и Зараза, тряхнув гривой и укоризненно взглянув на хозяина: дальше-то что?

А дальше на тропе сидело несколько человек зайцев. Вообще-то, просто зайцев. Сидели кучно, непрерывно шевелили своими носами и поочередно выставляли уши, прислушиваясь. Вот лошадь, --">