Елизавета Алексеевна Дворецкая - Две жены для Святослава

откликнулась сотня голосов. – Не видим, матушка!

– Дайте боги, чтобы и на другой год не видели!

– Слава! Слава! – завопила гридница.

Эльга сделала знак кравчему, Близине, тот кивнул отрокам и гостям. Принялись понемногу закусывать – все так же, стоя, взяли кто по пирожку, кто птичью ножку, кто сушеную рыбку или печеное яичко. Поднялся негромкий, почтительный гул голосов. Часто оглядывались в сторону двери – во избежание духоты та стояла открытой прямо в синюю тьму.

Княгиня бросила взгляд Близине, и тот подошел к небольшой кучке мужчин возле середины стола. Эти шестеро выделялись скованностью и молчаливостью: только они не кричали вместе со всеми. Близина с поклоном подал им расписное блюдо с пирогами, предложил угощаться. Те неохотно взяли по куску – челядин подносит. Но иного им пока не полагалось.

Два последних лета Святослав воевал на Волыни. При Олеге Вещем волыняне платили Киеву дань, потом Ингвару снова пришлось покорять их, а после его смерти они вновь отложились. Эльга и Святослав занялись ими лишь несколько лет спустя, убедившись, что в Деревляни и у дреговичей все мирно и можно не ждать удара в спину. Этим летом волынский князь Жировит был окончательно разбит и пал в сражении; у знатнейших родов бужан и лучан^[3] Святослав взял детей в залог, с тем чтобы зимой отцы приехали за ними и принесли киевскому князю клятвы покорности. В нарядной толпе волыняне выделялись своими домоткаными одеждами и мрачными лицами. Ничего. Многие через это прошли, а теперь довольны. Родовая знать богатеет на торговле с хазарами, булгарами и греками, на сборе дани с сородичей, а и к тем попадает серебро, немного шелка, хорошая круговая посуда…

Мирослав, Богдаш, Вратислав, Селигор, Мечусь и Славук – мысленно Эльга перебрала имена, будто проверила скрыню памяти: все ли здесь? Когда принесут жертву, волыняне произнесут над ней клятвы, и тогда уже она, княгиня, предложит им угощение и подарки – цветное платье греческое, чтобы на завтрашних пирах они видели себя не хуже других.

У двери раздался громкий стук. Разговоры враз утихли, руки с недоеденным стыдливо опустились, повисла тревожная тишина. Эльга крепче сжала позолоченный рог. Сердце оборвалось. Уж казалось бы, немолодая женщина, мать взрослого сына, со всех сторон подпертая дружиной и родней, и мало у кого, разве что у кагана хазар и василевса греков, в руках столько земли и власти. Но в такие мгновения у нее холодело в груди.

Через порог шагнул кто-то огромный и мохнатый, будто медведь. Занял весь дверной проем, хотя через высокую дверь в гридницу даже рослый человек легко проходил, не пригибаясь – не то что в избах. По рядам пролетела волна выкриков. Вошедший был покрыт сивым мехом, на голове высилась огромная черная личина с белыми зубами, на посохе звенели бубенцы. Всю грудь занимала борода из пакли, заплетенная в затейливые косички, тоже с бубенцами.

Дочки Уты и другие боярские девы кинулись навстречу и стали еловыми вениками подметать пол между дверью и княжьим столом. Гость из тьмы медленно двинулся вперед. И с каждым его тяжелым шагом у Эльги вновь перехватывало дыхание. Сколько она ни напоминала себе, кто это такой на самом деле, не могла прогнать впечатление, будто к ней идет он… тот самый… Князь-Медведь, уже много лет мертвый, но в эту ночь встречи яви и Нави вновь пришедший за ней…

– Кто ты? – не сдержавшись, чуть раньше положенного крикнула она. – Что за гость к нам пришел?

Сивый Дед сделал еще два шага и остановился прямо перед ней, сложив руки на вершине посоха. Эльга сглотнула: он и так-то был высок, а личина делала его здровенным, будто сосна. Хотелось снова спрятаться за горой из пирогов, и она делала над собой усилие, чтобы с гордо поднятой головой глядеть в личину посланца, олицетворявшего всю торжествующую темную мощь Нави.

Чувствуя трепет княгини, люди за столами затаили дыхание.

– Кто ты еси, гость дорогой? – снова спросила Эльга.

Эти мгновения, повторявшиеся каждую зиму, казались ей самыми тяжелыми за весь год. Именно сейчас, пока она трижды задавала вопрос, а гость из Нави молчал, она едва дышала от давящего ужаса: а что, если в этот раз и правда пришел он… Тот, страх перед кем отравил ее детство и исковеркал юность; тот, из-за кого ей пришлось бежать из дома, навсегда расстаться с родными, не простившись; бросить в лесу сестру, самого близкого человека; отдаться во власть киевских отроков, будучи защищенной только их --">