Станислав Антонович Венгловский - Лжедмитрий

Его схватили и потащили снова в полутёмный угол. Впрочем, он так дрожал от холода, от негодования, что не сказал бы ничего, если бы и разрешили, дали возможность высказаться. Он только сопротивлялся, как мог, когда его руки вдевали в железные холодные кольца, когда их заломили и стали выворачивать за спиною, со страшной болью в затылке и в плечах. Прямо перед ним лоснилось от пота обнажённое до пояса волосатое тело человека с узкими татарскими глазами. На квадратной голове топорщились острые, как у волка, уши.

— Не греши — и ничего не будет! — поучал этот человек, одной рукою помахивая перед глазами своей жертвы, а на другую тем временем наматывая упругую скользкую верёвку.

И вдруг узник почувствовал под ногами пустоту. Тело устремилось ввысь, вонзилось в царство боли. Боль уже дотекала до кончиков ногтей в сапогах а руки и спина уже перестали существовать.

— Не греши впредь, — расплывалось всё шире и шире лицо полуобнажённого человека. — Не гре-е-ши-и-и...

Узник едва не лишился чувств. Спасло его то, что истязатели на мгновение ослабили натиск, и обнажённый до пояса человек спросил не без уверенности в голосе:

— Аль покаешься?

— Я не воровал! — прозвучало в ответ.

И тут же послышалось:

— Давай!

Этот голос принадлежал бородачу, который сидел за столом.

Очнулся узник вовсе не в темнице, но в душной горнице. В углу увидел лампаду под старинного письма тёмной иконой, с которой в упор смотрели глаза Христа Спасителя. Глаза горели укором, но обещали защиту и прощение.

Первым побуждением было встать и броситься к иконе, распластаться на полу, запричитать что-то, произнести молитвы, которые зазвучали в голове и стали подниматься до небес, которые требовали выхода, как из темницы, — однако он понял, что ничего подобного ему сейчас не сделать по причине боли. Она сильнее всяческих намерений.

Лёжа на постели, он догадался, что за ним следят. Он это чувствовал, хотя не мог понять, где скрываются глаза, которые не дают покоя. Потому старался расшевелить себя. Старался привести в движение руку, ногу, поднять голову. Когда наконец он свыкся с болью, когда она начала уже сливаться с телом — он приподнялся. Сил хватило, чтобы сесть. Затем оторвался от лежанки, но не удержался на ногах, а полетел головою под икону. Падение, однако, не причинило иконе вреда. Получилось так, как если бы он упал нарочито, ради молитвы.

— Господи, иже еси на небесех...

Он не успел прочитать ещё ни одной молитвы, как в горнице появился человек, который совсем недавно (или уже давно?) допрашивал в полумраке страшного подземелья, а затем отдал на расправу палачу.

— Это хорошо, — начал вошедший. — Бог наградил тебя великой силой духа. Это похвально.

Узник в ответ на похвалу почувствовал в себе прилив новых сил. Он поднялся почти без напряжения и посмотрел в упор на ненавистного человека.

Тот принял всё за должное.

— Ты заслуживаешь большого наказания, — говорил далее вошедший. — Сказано ведь: не укради. Сё — страшный грех. Но с твоим умом можно заслужить прощение.

Узник молчал. Всё так же, не скрывая ненависти, всматривался в своего мучителя.

А тот, не дожидаясь вопросов или возражений, продолжил:

— Ты волен выбирать: либо завтра будешь повешен как тать, либо будешь готовиться к тому, что тебе будет поручено от имени высокого боярина. Поручение очень важное и очень нужное государству. И Бог сподобит тебя справиться.

— Какого боярина? — спросил узник.

Бородач, уже сидя верхом на высоком стуле посреди горницы, криво ухмыльнулся:

— Того тебе не дадено знать. И не будет дадено никогда. Про тебя же нам всё известно. Каждый шаг... Когда бояре Романовы задумали было злое дело на государя Бориса Фёдоровича и когда их разоблачили — так последняя собака была согнана с позором с их двора, не то что человеки... А тебя не тронули. Думаешь, не нашли? Из-под земли достали бы... Узнаешь только то, что тебе будет велено знать. А думать сейчас можешь до утра. Ночи ныне длинные. И Господь Бог тебе поможет думать, если хорошенько помолишься...

— Да что обо мне известно?

Бородач уже смеялся:

— А всё, отче Григорий, как тебя называли в последнее время. Так-то. Всё. — И с этими словами бородач поднялся и ушёл.

После его ухода узник упал перед иконой, но не для того, чтобы читать, по обыкновению, молитвы. Он даже рта не раскрывал.