Игорь Маркович Ефимов - Бунт континента

господа их... Вы, ваше величество, не имеете министров, которые могли бы ведать американскими делами, потому что рядом с вами нет наших представителей. Не приносите в жертву права граждан одной час-ти вашей империи в угоду корыстным интересам другой. Мы, со своей стороны, готовы сделать все разумно возможное, чтобы восстановить добрые отношения с Великобританией. Отделение от нее противоречит нашим желаниям и нашим интересам. Но одно условие остается обязательным: наша собственность и наша земля могут облагаться только теми налогами, которые назначены нашими собственными законодателями».

Томас Джефферсон. «Суммарный взгляд на права Британской Америки»

6 ИЮЛЯ, 1774. НЬЮ-ЙОРК

Мыльная пена наползала на бритву, как снег на лопату. Александр Гамильтон вглядывался в свое лицо в зеркале, заранее примеряя гримасы гнева, изумления, восторга, презрения. Ему еще никогда не доводилось выступать перед такой большой аудиторией. Можно было ожидать, что на митинг, созываемый «Сынами свободы», соберется две-три тысячи человек. Жители Нью-Йорка кипели возмущением против постановления английского правительства о закрытии Бостонского порта. Послать войска, точно в завоеванный город, навести корабельные пушки на дома мирных жителей, оставить их без средств к существованию — это и есть хваленое британское правосудие?!

Ему не следовало забывать, что на митинге будут выступать многие прославленные патриоты, чьи статьи и речи уже передают из рук в руки, чьи имена у всех на слуху. После них кто станет слушать никому не известного девятнадцатилетнего студента Королевского колледжа? Нужно было найти какой-то острый поворот для своей речи, какой-то незамеченный другими болезненный узел противоборства между метрополией и колониями. Но какой?

За год, прошедший со дня прибытия Гамильтона в Америку с маленького острова Санта-Крус Вест-Индского архипелага, он прочел десятки, если не сотни памфлетов, трактатов, отчетов о дебатах в Лондонском парламенте и в законодательных собраниях колоний. Одна вещь бросилась ему в глаза: не только противники, но и сторонники возмутившихся американцев часто сравнивали их с детьми, взбунтовавшимися против своих родителей. Влиятельный пенсильванский депутат Джон Дикинсон призывал соотечественников «жаловаться на незаслуженные наказания, сохраняя почтительность детей к родителям». Лорд Чэтем — Питт Старший — говорил: «Я люблю американцев, потому что они любят свободу... Но в законах, регулирующих торговлю и мореплавание, они должны подчиняться нашей материнской заботе». Британский генерал Бургойн сознавался, что относится к Америке, как «к ребенку, которого мы избаловали своей снисходительностью». Даже знаменитый Эдмунд Берк заявил, что «хрящи Америки еще не затвердели в кости взрослого мужчины». Не пришло ли время кому-то громко крикнуть американцам: «Довольно! Вы больше не дети! Ваши кости достаточно крепки, чтобы пользоваться теми же правами, что и другие подданные Британской империи!»

Гамильтон разложил на кровати все три шейных платка, украшавших его небольшой гардероб. Красный он отверг сразу — цвет британского военного мундира не мог понравиться слушателям. Синий был более уместен — форма нью-йоркской милиции, — но он сольется с цветом рубашки и создаст ощущение монотонности. Нет, лучше всего вот этот, со светло-бежевыми полосками, подаренный ему Китти Ливингстон к Рождеству.

Да, то, что семейство Ливингстонов пригрело его и ввело в круг своих знакомых, было большой удачей. Вильям Ливингстон, бывший нью-йорк-ский адвокат, а ныне — видный нью-джерсийский сквайр, за свою жизнь ввязывался в множество политических схваток, волновавших колонии. Как видный пресвитерианин он противодействовал растущему влиянию англиканской церкви, считал ее орудием усиления королевской власти. В борьбу против незаконного налогообложения кидался с такой безоглядной страстью, что газеты тори дали ему прозвище «нью-джерсийский донкихот». Ко-гда, несмотря на сопротивление пресвитериан, Королевский колледж все же был открыт в Нью-Йорке в 1754 году, Ливингстон с друзьями сумели создать Независимую библиотеку в Манхэттене. Именно там студент Гамильтон получил доступ к трудам Локка, Монтескье, Гоббса, Юма и других политических мыслителей.

Пробелы в своем образовании он ощущал болезненно. Но когда — где — он мог приобщиться к сокровищам мировой культуры? Отец оставил их, --">