Богдан Викторович Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

Себастьян успел увидеть, как лакей уважительно открыл перед его богиней двери, только теперь ее уже сопровождал какой-то мужчина. Минуту помедлив, поэт кинулся за ними, но когда он оказался внизу, ее экипаж уже тронулся. Густая темнота за светлым пятном от фонаря прожорливо проглотила экипаж, оставив грохот колес и прощальное конское ржание.

— Ну и пьяница, — послышалось сбоку.

За спиной стоял тот самый лакей, что его Себастьян восхвалял перед бургомистром.

— Кто пьяница? — не понял поэт.

— Я о том медведе, что сопровождал красавицу.

— А кто этот медведь?

— Бес его знает…

— Слушай, парень, — вскинулся вдруг поэт, выгребая из кармана горсть серебра, — лети скорее за той каретой, и что-нибудь узнай, где она живет. Понял?

— Еще бы! — на ходу кивнул парень. — Я вихрем…

— Я живу на Русской! — окликнул Себастьян вслед. — Найдешь меня днем.

— Ладно, пане, — отзвучало из темноты.

Глава III

Около трех ночи веселье на балу достигло своего апогея и понемногу начало утихать. Время от времени из дома выходил лакей и, освещая дорогу фонарем, шел на улицу запрягать карету одного из гостей, который в это время раскланивался с захмелевшим бургомистром. Другим, что жили в центре города, достаточно было ступить несколько шагов, чтобы оказаться дома. Поэтому им не требовались услуги лакеев, которые тайком уже мечтали про сон больше, нежели про барские подачки. То тут, то там слышались фальшивые голоса, что пытались извлечь из глотки скабрезные, изредка героические песни.

Лунный диск, что несколько часов назад осветил дорогу поэту, уже спрятался в свинцовую бездну грозовых облаков, которые крепко держали небеса в своих широких объятиях, иногда вспыхивая где-то вдали молниями.

Однако Якуб Шольц и гости не обращали внимания ни на небо, ни на густую тьму вокруг… Стоя на улице, бургомистр любезно прощался с молодой парой, которая, последний раз расцеловав хозяина города, села в карету. С полчаса Шольц давал указания кучеру о том, как правильно дергать за вожжи, едучи прямо или заворачивая, чтобы господ не трясло и не кидало в карете, потому что это не бочки с капустой. В конце концов, даже у коней лопнуло терпение и они понемногу начали трогаться, оставив бургомистра с улыбкой на раскрасневшемся, как свекла, лице.

Неожиданно сквозь густой, как кисель, воздух донесся из предместья протяжный собачий вой. Улыбка Шольца в тот же миг сникла. Бургомистр, взглянув на лакея, что стоял рядом с фонарем, многозначительно хмыкнул и двинулся к дверям. Вдруг, вслед за воем, раздался чей-то голос, аж присутствующие стали на колени и перекрестились. Фонарь в руке слуги замигал и едва не упал на землю.

— Подождите…

Из темноты на дрожащий свет вышел человек в сутане, на ходу продолжив:

— …сын мой.

Монах — это был епископ Либер — поднял капюшон, явив на свет худые и жесткие черты.

— Ваше преосвященство, — прохрипел наконец бургомистр, — я не ожидал…

— Успокойтесь, Шольц, я не на бал. Отпустите лакея и идите со мной, — перебил его епископ.

— Но… куда?

— Делайте, что говорю. Увидите.

Бургомистр знаком отпустил лакея и шагнул к епископу. Либер снова натянул на голову капюшон и ступил во тьму.

— Сын мой, — сказал он, — не угодно ли вам совершить маленькую прогулку на Лычаков?

— Куда? — ошарашенно воскликнул бургомистр. — Разве это не может подождать до утра?

— Не может, — твердо ответил епископ. — Однако не беспокойтесь, за воротами нас ждет карета.

— Вы что, заставите цепаков открыть для вас ворота? — не унимался Шольц.

— Почему же, мы выйдем через калитку…

— Но тогда надо спешить.

Из-за угла Скотской блеснул огонь факела и осветил фигуру человека, державшего его в руках.

— Нам туда, — сказал Либер.

Осторожно ступая по неровной мостовой, они двинулись на свет и у бургомистра вдруг кровь застыла в жилах. Огонь осветил дьявольскую улыбку на шлеме, что прятал голову незнакомца. Такие шлемы называли «чертова личина». Темные глазницы и щель улыбающегося рта возникли так внезапно, что вопль не удержался в горле Шольца.

— Не пугайтесь, — успокоил епископ, — это наш слуга и охранник. За стенами нас ждут еще несколько таких «весельчаков».

Бургомистр тяжело дышал. Сердце его рвалось из груди, будто --">