Элли Мидвуд (Frauleinmidwood) - Австриец

Полицейский подвел меня к эшафоту и скользнул взглядом по залу, прежде чем снять с меня наручники. Руки его были на удивление теплыми и не дрожали, как у остальных, кто раньше меня заковывал. И еще я не мог припомнить, чтобы я его видел раньше.

— Они используют короткую веревку вместо традиционной. — Я едва мог разобрать его слова, потому как он почти не шевелил губами, когда произносил их. — Поэтому падение не сломает тебе шею, ты всего лишь начнешь медленно задыхаться. Попытайся не шевелиться, пока доктор не войдет к тебе за полотно.

Я проигнорировал последнее предложение, так как совершенно не мог понять, что он имел в виду. Вместо этого я серьезно задумался на секунду, а не ударить ли мне его напоследок за то, что он доложил мне такие «прекрасные» новости. Даже повесить нормально не хотят; хотят чтобы мы промучились как можно дольше, чтобы отомстить нам за наши грехи. Даже в Маутхаузене мы использовали длинную веревку, я думал с обидой, считая тринадцать бесконечных ступеней наверх, где священник и палач уже ждали меня.

Священник начал говорить что-то, но я даже не старался разобрать его слов. Наверняка какую-то душеспасительную чушь, как всегда. Я только покачал головой в ответ и повернулся к палачу. Я просто хотел, чтобы это все уже закончилось.

— Ваше полное имя?

— Эрнст Кальтенбруннер.

— Желаете сказать что-нибудь? — он спросил, играя петлей в грубых руках.

Я вступил на закрытый пока люк в эшафоте, который станет моими личными вратами в ад всего через минуту, облизнул губы и глубоко вдохнул, в последний раз.

— Я всем сердцем любил мой немецкий народ и мою родину. Я выполнял свой долг по законам моей страны, и я сожалею, что в этот раз моих людей вели лидеры, которые не были солдатами, и что преступления были совершены, о которых и не знал. Я сражался с честью. Германия, счастливо выбраться!

Они связали мне ноги и заковали руки за спиной. Я смотрел прямо перед собой, когда они надевали черный капюшон мне на голову. И затем весь мир исчез, и я увидел её лицо. Когда она пришла навестить меня несколько дней назад — хотя бы это последнее желание они мне щедро даровали, хоть и втайне — она пообещала, что мы обязательно встретимся в следующей жизни. Она не верила ни в рай, ни в ад. Она была еврейкой, и я научился верить в то, во что она верила. Нет никакого ада у меня под ногами, — я улыбнулся, когда палач затянул петлю мне на шее — только свобода.

Я был почти счастлив, когда люк подо мной распахнулся, и я упал сквозь его приветливые объятия.

Глава 1

Британская тюрьма, май 1945

Разъевшийся, омерзительный на вид охранник с прогнившими передними зубами, швырнул мне в руки одеяло настолько тонкое, что оно пропускало свет, и с отвратительной ухмылкой хлопнул дверью камеры прямо перед моим лицом. Я изо всех сил попытался сдержать гнев, кипящий внутри, и не долбануть кулаком по двери. Дверь состояла из нескольких слоев толстенного металла, и получить перелом костяшек в добавок к моей уже и так препоганой ситуации, ничего позитивного не добавило бы. Они ждали, чтобы я выкинул что-нибудь подобное, но я решил не предоставлять им такого удовольствия.

Я оглядел камеру, куда они меня грубо пихнули сразу же после того, как привезли меня сюда из Австрии, где они арестовали меня всего несколько дней назад; весь перелет я был в наручниках, будто они боялись, что мне вдруг взбредет что-нибудь в голову, и я убью одного из них, так, напоследок, чтобы уж не зря вешали. Я их не винил: когда ты перевозишь двухметрового гиганта с моим-то строением, которого сами же прозвали «австрийским Гиммлером», я бы тоже не вполне уверенно себя чувствовал. Думаю, шрамы, изрисовавшие замысловатыми узорами всю левую сторону моего лица, им тоже не внушали доверия.