Александр Дюма - Людовик XV и его двор. Часть вторая

прилежной христианкой, и вы будьте моим духовником.

Предложение было более чем заманчивым, однако его оказалось недостаточно для того, чтобы соблазнить отца Перюссо, упорствовавшего в своем желании держать фаворита и фаворитку в сомнениях.

Принцы и министры ожидали развязки с не меньшим беспокойством, чем г-жа де Шатору и герцог де Ришелье.

В самом деле, если король умрет, то набожный двор дофина и королевы одержит полную победу; фаворитка будет изгнана, фаворит окажется в опале, и в течение десяти лет при дворе не будет слышно ни о фаворитах, ни о фаворитках.

Но если король возвратится к жизни, не принеся исповеди, то герцог де Ришелье и г-жа де Шатору станут еще более могущественными, чем прежде.

Поэтому на собрании принцев было постановлено нанести решающий удар. Граф де Клермон заявил, что, какое бы сопротивление ему ни оказали, он проникнет к королю.

Чтобы понять всю силу положения герцога де Ришелье, надо знать, что он был первым дворянином королевских покоев, а привилегия первого дворянина королевских покоев состояла в том, что он был полновластным хозяином в спальне короля и мог по своей воле не впускать в нее любого, кто бы тот ни был.

Этой привилегией он пользовался с начала болезни короля.

Итак, 12 августа граф де Клермон явился к дверям королевских покоев. Вот как, согласно ежедневным бюллетеням, развивалась к этому дню болезнь короля.

8 августа — король испытывает недомогание, вызванное задержкой стула. В этот же день ему сделано кровопускание.

9-го — дано слабительное.

10-го — в три часа утра пущена кровь из ноги; вечером самочувствие достаточно хорошее.

11-го — дано слабительное; вечером пущена кровь из ноги.

12-го — чувствует себя лучше, спокойнее, головная боль почти прекратилась; к вечеру очень возбужден.^[1]

Так что граф де Клермон явился к дверям королевских покоев как раз в тот момент, когда король почувствовал себя лучше и стал спокойнее.

Герцог де Ришелье, как обычно, не хотел его впускать, но граф ударом кулака распахнул двустворчатую дверь. Настаивая на своем, Ришелье вознамерился преградить ему путь, однако граф де Клермон, отстранив его рукой, промолвил:

— С каких это пор лакей возомнил, что он имеет право препятствовать принцам крови видеться с королем Франции?

Затем, подойдя к королю, лежавшему в постели, он продолжал:

— Государь, я не могу поверить, что ваше величество имеет намерение лишить принцев вашей крови удовольствия лично узнавать о состоянии вашего здоровья. Мы не хотим, чтобы наше присутствие было вам в тягость, однако мы желаем, по причине нашей любви к вам, иметь возможность входить к вам на несколько минут, и, дабы доказать вам, государь, что у нас нет никаких иных помыслов, я удаляюсь.

И он в самом деле собрался выйти из комнаты, как вдруг король, протянув к нему руку, произнес:

— Нет, Клермон, останься.

То был первый успех. Вслед за этим с королем завели разговор о том, чтобы отслужить в его комнате мессу. Король ответил, что это доставит ему удовольствие, после чего в комнату впустили епископа Суассонского.

Удалившись в кабинет, г-жа де Шатору и Ришелье наблюдали оттуда, как враг шаг за шагом укрепляет свои позиции.

Епископ Суассонский приблизился к постели короля и отважился произнести страшное слово исповедь.

— О нет, — ответил король, — еще не время.

Епископ начал настаивать.

— Нет, нет, — возразил король. — Я не могу исповедоваться теперь: у меня слишком сильно болит голова, а мне так много всего нужно вспомнить и сказать.

— Но ведь, — продолжал настаивать епископ, — ваше величество может начать исповедь сегодня, а закончить ее завтра.

Король покачал головой в знак отрицания. Епископ Суассонский понял, что в этот день он добился от больного всего, чего от него можно было добиться, и удалился.

Когда вслед за ним удалился и граф де Клермон, в комнату вошла г-жа де Шатору и, желая уничтожить то влияние, какое только что приобрели над королем принцы, начала расточать ему свои обычные ласки.

Однако он мягко оттолкнул ее от себя.

— Нет, нет, принцесса,^[2] — сказал он. — Я полагаю, что поступлю дурно, позволив вам продолжать эти ласки; довольно же, довольно!

Затем, видя, что г-жа де Шатору хочет обнять его, он добавил:

— Возможно, нам придется расстаться.

— Отлично, — обиженным тоном ответила г-жа де Шатору и вышла из комнаты.

На другой день Ла --">