Валерий Борисов - Децимация

руку к его груди.

– Живой. Перевяжите его! – распорядился он.

Потом он вылез из дверей вагона, залез на крышу и побежал по крышам теплушек в штабной вагон.

Сидоренко снял с себя мокрую от пота нательную рубашку, разорвал ее на куски. Потом расстегнул гимнастерку Сергея, но снять ее не мог, и разорвал ее, промокшую от крови, на несколько частей. Вся грудь и спина Сергея была в крови, и невозможно было определить – где раны. Сидоренко обернул его тело своей грязной рубашкой и кусками гимнастерки, перевязал все узлами.

В Каменской казаки уже не пропустили красных. Вместе с подошедшим ранее отрядом из Луганска, в двухчасовом бою, пришлось выбить казаков со станции. Сергея перенесли в санитарный вагон другого состава. Врач на скорую руку вынул часть осколков из его груди, наложил плотную повязку на раны. Поезд тронулся дальше – на Миллерово. Врач сокрушенно качал головой и говорил двум молоденьким медсестрам:

– Надо ж сделать ему операцию! Но в таких условиях невозможно… да и морфия уже нет.

Потом посмотрел на юных медсестер: – А вы откуда? – спросил он их, будто увидел впервые.

– Мы вам говорили. Из Екатеринослава.

– Что вам здесь нужно?

– Мы революционерки. Хочем, чтобы революция победила, и помогаем, чем можем.

– Эх! Горе вы луковое, а не революционерки… – снова сокрушенно произнес доктор. – Революция не для вас. Идите домой, к матерям и сестрам, здесь вам не место. Поняли?

– Да.

– Революция не для барышень. Революция – это мужское дело. Чтобы в Миллерово я вас в вагоне больше не видел. Мне хватит медбратьев.

– Хорошо. А этот солдат будет жить? – спросила медсестра, указывая на Сергея.

– Кто его знает? – равнодушно ответил врач. – Если организм крепкий, то будет жить. А если нет… сколько таких же, как он, уже погибло… а сколько еще погибнет.

И врач устало пошел к другим раненым.

В Миллерово встретились с основной массой отступавших из Луганска. К эшелонам, которые прорвались из Лихой, подошел Ворошилов. Бойко доложил ему, каким образом им удалось вырваться из самой пасти немцев. Ворошилов долго чмокал губами, приглаживал усы, пытаясь понять, почему же казаки пропустили красных на север, но, видимо, не нашел удовлетворительного ответа, ограничившись словами:

– Боятся казачки рабочего класса. Иногда вместо кнута суют пряник. Заботятся о будущем. Вспомнят этот случай и скажут – мы вас пожалели на Лихой, теперь ваша очередь нас пожалеть. А в революции нет половины – или все, или ничего.

В его голову, забитую идеей классовой борьбы, не могла пробиться мысль о том, что другие люди в своих действиях руководствуются другими, гуманистическим и патриотическими категориями. Но, заучив красивые агитационные штампы, он не мог от них отрешиться и постоянно повторял их, – даже не на трибуне, а в простом разговоре.

Узнав, что ранен Сергей Артемов, и сейчас находится в тяжелом состоянии, он вспомнил его:

– Крепкий большевик. Таких бы побольше, так давно бы прикрутили все буржуев колючей проволокой к камням и отправили бы их на дно…

На какое дно – он не уточнил, но распорядился, чтобы Сергея срочно перенесли в санитарный поезд, который должен был отправиться на север, в Лиски, а потом еще дальше, куда будет возможность. Бессознательного Сергея на носилках перенесли в тот поезд, куда распорядился Ворошилов. Вскоре состав отправился в путь.

Трехдневное стояние в Миллерово, бездеятельность Ворошилова привели к тому, что немцы вошли на территорию России и перерезали отступление на север. Оставался один путь – на восток, к Царицыну, через земли Войска Донского, через казачьи станицы, враждебно настроенные к новой власти. Поход отчаянный, почти безнадежный, с огромными потерями людей и техники, вывозимой с Донбасса, в зной и в дождь, под непрерывным винтовочно-пулеметным огнем донских казаков.

Люди уходили на восток, оглядываясь на запад, – туда, где еще недавно они жили и работали, на места, что называли Родиной. До хруста в костях сжимались их железные кулаки, гневно глядели их бездонные глаза, а в головах носились невеселые, скорбные мысли, которые изредка срывались с растрескавшихся губ: «Это была наша русская свара. Зачем позвали чужеземцев в наш спор? Кому это нужно? Мы Новороссия, а не Украина!» И губы, распухшие от обиды за себя и за свою землю, роняли шепот: «Мы еще вернемся! Мы выгоним иноземцев. Мы разберемся с теми каинами и иудами, которые предали народ. Мы разберемся. --">