Андрей Беляков - Честь имею

Возникла пауза.

— Да Вы не пугайтесь, голубчик. Так было надо для дела. Это она у нас координатор действий, голова, так сказать, организации.

— Да Вы что? — удивился Андрей Петрович. — Дарья Ивановна, милая, замечательная женщина, отменная кулинарка, поверить не могу.

— Только Вы это, Андрей Петрович, никому ни-ни, а то ж ее никто не выдал, нас шестерых арестовали, устроили облаву. И никто, представляете?.. Наверное, мы последние с Сергеем остались, давно уже по камерам мыкаемся, с лета. Теперь вот подвал этот.

— Не беспокойтесь об этом, даю Вам слово, со мной в могилу уйдет Ваша тайна.

— Вот и ладно, слова мне Вашего вполне достаточно. А который месяц нынче?

— Октябрь.

— Надо же, октябрь, — задумчиво покачал головой Роман Николаевич и опять повторил:

— Октябрь…

Они еще долго перешептывались между собой, вспоминая то войну, то годы своей юности. Когда под утро входная дверь, вновь с скрипом, распахнулась, в подвале все спали. Утро 19 октября 1918 года выдалось хмурым и пасмурным. Шел снег, трудно сказать, был ли он первым в эту осень. Скорее, уже нет. Несмотря на темные, серые краски, Офицеры щурились, выходя на свежий воздух. Поручик остановился и вдохнул полной грудью, его подтолкнули, направляя к стене. Дворик площадью квадратов пятьдесят вкруговую огорожен был кирпичной стеной. Комиссар, одетый в удлиненную черную кожаную куртку, галифе тоже кожаное и цвета такого же, а еще и черную кожаную кепку с красной звездой посредине и того же цвета сапоги, был весел и разговорчив в это утро. Ротмистр хорошо знал его по допросам.

— Ну вот, Роман Николаевич, все закончилось. Будут какие-нибудь пожелания? Может, передать что нужно, Вы говорите, не стесняйтесь.

— Покурить бы…

— Ну, это святое, — комиссар достал папиросы и, глядя на Андрея Петровича, подмигнул ему.

— Вот, угощайтесь, — он подошел к каждому офицеру, и те взяли из пачки по папиросе, затем он зажег спичку и дал всем прикурить. Закурил и сам. Курили и красноармейцы расстрельной команды. Все молчали при этом. Только вороны своим карканьем нарушали утреннюю тишину. Докурив, ротмистр обнял поручика, затем штабс-капитана, перекрестился и, поправляя китель, встал у стены; остальные офицеры последовали его примеру.

— Становись, скомандовал комиссар.

Красноармейцы выстроились в шеренгу.

— Товсь! — винтовки сняты были с плеч и направлены на офицеров.

— Заряжай! — послышался лязг затворов.

— Цельсь! — солдаты прищурили левый глаз.

— Пли!!

Раздался залп, ротмистр и поручик упали, словно скошенные. Нужно отдать должное расстрельной команде — все попаданья пришлись в грудь, в область сердца, и смерть офицеров была мгновенной.

Лишь Андрей Петрович остался стоять совершенно невредимым.

— Вы вот меня хоть убейте, Игорин, а этих ваших офицерских штучек я совершенно не понимаю. Ну, отошел бы сразу в сторону. Подумаешь, — поняли бы они перед смертью. Не все ли равно? Что по мне, так все равно, совесть какая-то, прошлое, враг он и есть враг. А мы правы, вот в чем не должно быть никаких сомнений, и мы победим! А так пуля еще какая шальная или рикошет, не понимаю, честное слово, — сказав это, комиссар снова закурил. Игорин подошел к нему и тоже взял папиросу.

— Так удалось выяснить-то, кто у них главарь? — протянул ему зажженную спичку комиссар.

Бывший офицер долго прикуривал, наконец глубоко затянулся.

— Нет, похоже, в организации жесткая иерархия, и главного знает очень ограниченный круг лиц.

Комиссар поменялся в лице, вся его веселость и отличное настроение вмиг улетучились.

— Вот те раз! А я было подумал, что у тебя все получилось, нет, я просто был уверен в этом!!

Игорин пожал плечами.

— Бывает и так.

— И что мне Зимин постоянно про тебя долдонит — «бесценный кадр, бесценный кадр», я было уже и поверил ему.

— Да не знали они, говорю тебе.

— Но организация-то действует, террор и по сей день продолжается. А этот, седой, — комиссар указал на лежащего ротмистра, — знал, он точно знал, я его лично допрашивал, я чувствовал, по глазам видел, такое не скроешь. Комиссар глядел на Игорина, тот глаз не отводил. Мужчины докурили.

— Ладно, будем работать дальше, пока не уничтожим всю эту контрреволюционную нечисть. Или она нас, — подмигнул Игорину комиссар, выкинул окурок и сплюнул на белый снег…