Анри Труайя - Максим Горький

хрипела: «Папаша, не надо!.. Отдайте…» Со сведенным конвульсией лицом, старик продолжал свое дело, дико крича: «Привязывай! Убью!..» И не остановился, пока его жертва, с окровавленной, искромсанной спиной, не потеряла сознание.

Несколько дней Алексей пролежал вверх спиной в кровати в маленькой комнатке, уставленной иконами. По-видимому, для него это воспитательное мероприятие оставило след на всю жизнь. «Точно мне содрали кожу с сердца, оно стало невыносимо чутким ко всякой обиде и боли, своей и чужой»,^[3] – напишет он.

За приступами безумной ярости у Василия Каширина следовали периоды успокоения и безграничной нежности. В такие моменты он рассказывал о своей былой бурлацкой жизни на Волге, когда он тянул баржи, падал от усталости и пел в сумерках песни со всей артелью бурлаков. Алексей слушал его зачарованно, с благодарностью. «Мне до слез трудно было вспоминать, – признается он, – что это он так жестоко избил меня, но и забыть об этом я не мог».^[4] Точно так же, когда дядя Яков, завистливый, злобный, жадный, брал в руки гитару и заводил песню, ребенок спрашивал себя, как такая нежная, «разымчивая» музыка могла быть рождена этим пьяным животным. Уже тогда он смутно понимал, что человек – это и низменные инстинкты, и высокие порывы, и что не найти такого, который был бы абсолютно невиновен или абсолютно порочен. Это впечатление еще более укрепили в нем долгие беседы с бабушкой. У нее, сгорбленной, почти горбатой, полной, было доброе лицо, большой красный и пористый нос и лучившиеся весельем глаза. Она тоже была очень набожной. Но ее Бог, в отличие от деда, был богом доброты, милосердия, прощения. Она рассказывала внуку голосом тихим, таинственным о разбойниках с золотым сердцем и житиях святых чудотворцев, о злых духах, населяющих леса, болота, конюшни. «До нее как будто спал я, спрятанный в темноте… – напишет Горький. – Это ее бескорыстная любовь к миру обогатила меня, насытив крепкой силой для трудной жизни». День за днем эта старая женщина с простой душой учила его состраданию обездоленным, передавала свое восхищение перед каждодневной вселенной и удовольствие от владения народным русским языком. Сама того не сознавая, она дала ему желание быть, в свою очередь, рассказчиком с волшебным даром слова. Бабушка была ему намного ближе, чем мать, которая, будучи молодой и красивой, тяжело переносила столь преждевременное вдовство и часто исчезала из дома в поисках любовных утешений. Вскоре она вышла за изящного бездельника с изящными манерами, моложе ее на десять лет. Ребенок, родившийся от их союза, умер в раннем возрасте. Появился второй, который вскоре разделил участь первого.

Тем временем Алексея отдали в школу, в слободское начальное училище. В первый день он пришел туда в материнских башмаках, в желтой рубахе и пальтишке, перешитом из бабушкиной кофты. Одноклассники осмеяли его, что он перенес стоически, но он не мог выносить придирки учителя и попа, которому вверено было преподавать банде озорных дьяволят закон божий. Учитель часто выгонял мальчика из школы домой за недостойное поведение, и там дед методично сек его. Время от времени его поколачивала мать, для успокоения нервов. Однажды вечером она поссорилась в его присутствии со своим мужем. Тот принялся бить ее, упавшую на колени, в грудь ногой. Она хрипела, закинув голову, а он, пришедший в возбуждение, с горящими глазами, бил ее все сильнее. В ужасе Алексей схватил со стола нож и со всей силы ударил отчима в бок. К счастью, лезвие только распороло мундир и оцарапало кожу несчастного. Он с воплем бросился из комнаты. Сначала Варвара набросилась на сына, который хотел защитить ее, но потом, обнимая и целуя его, шептала: «Прости, я виновата! Ах, милый, как ты мог? Ножом?!» Он поклялся ей, что безо всякой жалости зарежет «вотчима», а потом зарежется и сам. «Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? – напишет Горький. – И с обновленной уверенностью отвечаю себе – стоит; ибо это – живучая, подлая правда, она не издохла и по сей день. Это та правда, которую необходимо знать до корня, чтобы с корнем же и выдрать ее из памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной».

Дела деда шли все хуже, в доме часто не бывало денег, и бабушка убивала все свое время за плетением кружев и вышивкой. Со своей стороны, Алеша все свое свободное время после школы, так же как воскресенья и --">