Павел Владимирович Яковенко - На южном фронте без перемен

спокойствие было весьма недолгим. Лекарство, прописанное мне, оказалось весьма и весьма болезненным. И ладно бы еще, если бы болезнен был бы сам укол: укололся и пошел — не страшно. Неприятно было то, что болеть начинало уже после укола. Первый-то был еще куда ни шло, а вот после четвертого я элементарно не смог сидеть ни на стуле, ни на кровати. Поэтому везде мне приходилось пристраиваться эдаким полубоком.

Таким образом, к больному горлу, высокой температуре и слабости добавилась боль в заднице. При этом выздоровление шло ни шатко, ни валко. Мне пришлось тащиться в медчасть еще раз.

Неразговорчивый капитан осмотрел меня еще раз, и продлил освобождение от службы на целую неделю. Как оказалось, в эту неделю попал и Новый год.

Конечно, в покое оставлять меня никто не собирался. Посыльные приходили почти каждый день, но я чувствовал свою абсолютную правоту, (я ведь и вправду себя чувствовал очень скверно), и отправлял посыльных обратно. Однажды пришел сам командир батареи, и я показал ему неопровержимый медицинский документ.

Рустам покривился, но ушел, ничего не сказав. Больше посыльных не было.

Я проболел до восьмого января. Температура ушла, горло очистилось, но седалище превратилось в сплошной источник боли. Впрочем, на это скидки от медицины уже не полагалось. Вздохнув и перекрестившись, я отправился на службу: объясняться и оправдываться.

Глава 2

— О, объявился, симулянт!

Так тепло и приятельски приветствовал меня прапорщик Ахмед, торопившийся куда-то по своим делам через КПП. Я сердечно пожал руку этому доброму человеку и проник на территорию части. Штабное крыльцо находилось прямо напротив КПП, но, паче чаяния, в этот час там, как ни странно, никого не оказалось. Я передохнул, и поспешил в казарму родной батареи. Если я выйду на построение вместе с бойцами, то слишком бурных эмоций со стороны руководства, скорее всего, удастся избежать. А потом уже скандала не будет. Тем более, что, в конце-то концов, у меня есть вполне законная справка, со всеми подписями и печатями, так что нечего меня трясти, как грушу. Я честно болел.

Так, успокаивая и подбадривая сам себя, я легким полугалопом проскакал к казарме, благо до нее было метров шестьдесят — семьдесят, спустился по порожкам вниз, и юркнул в дверь…

Да уж! Как оказалось, я отвык от казарменного запаха. К счастью, вонючие тряпки для чистки подошв перед входом быстро освежили мою память. Снующие туда — сюда бойцы не обратили на меня никакого внимания. Им было некогда, у них была масса дел. Тугоухий ухарь — сержант Багомедов — протопал как слон, стуча сапожищами. Счастливые обладатели тапочек, напоминавших звуком японские деревянные сандалии, бодрой дробью заглушали гулкие шаги сержанта. Ну а те несчастные, кому и тапочек не досталось, те скакали босиком, легконогие, как греческие боги.

Я крякнул от безысходности начала служебного дня, и открыл дверь в канцелярию. Она как раз располагалась напротив входа в казарму. По всей видимости, именно в силу такого не вполне удачного расположения, ей приходилось туго. Ее постоянно вскрывали. Ну ладно бы раз. Ну ладно бы — два. Но три раза! Это уже было слишком. Конечно, вид у двери был весьма печальный. Я сразу подумал, что надо бы ее опять как-то отремонтировать, и о том, что делать это снова придется за свой счет. Или, хотя бы, разделив расходы с Рустамом и лейтенантом Садыковым — нашим командиром взвода управления.

Распахнув жалобно захрипевшую дверь, я сразу же натолкнулся на лейтенантов Садыкова и Изамалиева.

Они качались на табуретках и курили, стряхивая пепел в шашки: Садыков — в белую, а Изамалиев — в черную.

Лейтенант Изамалиев к нашей батарее не относился, не относился он даже к нашему артдивизиону, так как вообще-то числился командиром огнеметного взвода в кадрированном батальоне. Ему можно было только позавидовать. У него практически не было материальной базы, которую надо было бы, на худой конец, просто охранять, и не было личного состава. Такая чудная должность — командир того, чего нет. Ходи на службу, плюй в потолок и получай зарплату. Но ему было скучно, ему нужно было общение и разумная беседа.

Ну и с кем же беседовать лейтенанту Изамалиеву, как ни со своим институтским другом — Мурадом Садыковым. Оба учились в Махачкале в госуниверситете, знали друг друга, были призваны в одно и то же время, и попали в одну и ту же часть, и даже в один --">