диване, на своем диване, в своей комнате и не знал, сможет ли он тут оставаться завтра. Оля спала, как всегда, беспокойно, вздрагивая и просыпаясь. На этажерке перед иконой Николая Чудотворца теплилась лампада.

Да, — думал Павел, — в любой момент могут прийти чекисты и прогнать меня — и это не потому, что я работаю в подпольной организации, они этого не знают. Они преследуют миллионы ни в чем неповинных людей еще больше, чем меня, — я еще счастлив, я на свободе.

На другой день, когда Оля ушла на службу, а Анна Павловна — за покупками, Павел лежал на диване и читал. В квартире было тихо. Незаметно Павел заснул. Разбудил его громкоговоритель — сосед-учитель вернулся домой и включил радио. «Покоя нет от этих громкоговорителей!» — с ненавистью подумал Павел, встал и вышел в коридор. Через открытую дверь из комнаты учителя ясно доносились звуки заикающейся, булькающей речи. Это не был голос диктора: в нем чувствовалось такое напряжение и страх, что Павел, еще толком не понимая в чем дело, подошел ближе к открытой двери. Учитель стоял посреди комнаты, смешно расставив ноги и выпучив глаза.

— Немецкие войска напали на Советский Союз! — закричал он, увидев Павла, — говорит сам Молотов!

Павел давно знал, что это будет и ждал этого момента, но, как всегда бывает, новость поразила его, как громом: сердце часто забилось, дыхание прервалось. Да, вот она эта лавина, эта бездна, эта фундаментальная встряска… да, все-таки страшно, но…

— А знаете, — сказал он вдруг учителю, и чувство, похожее на радость, сжало его сердце, — знаете, — никто не может сказать, чем эта война кончится, но одно неизбежно: советская власть погибнет!

Учитель не удивился и не испугался его откровенности. Он как-то смешно выпустил из груди воздух, засопел и утвердительно кивнул головой.

Голос Молотова продолжал заикаться в радио. Павел подошел к окну. По улице бежали люди с корзинками в руках. Первой реакцией на войну была попытка запастись продовольствием. Население было уверено, что правительство не сумеет предотвратить голод.

Глава первая. МОСКВА ПОСЛЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ ВОЙНЫ

Дослушав до конца речь Молотова, Павел, как пьяный, вернулся в свою комнату. Голова кружилась. Чуть ли не первый раз за всю сознательную жизнь в охватившем его волнении не было страха тупика. Открывались грозные, трагические, но новые и широкие горизонты.

Болезнь к чорту! — соображал Павел. — События должны развиваться очень быстро. Вся экономическая жизнь страны сразу будет парализована — наступит хаос. Наверное, со страху и злости, начнут расстреливать… Если немцы учитывают обстановку, бомбежка Москвы с воздуха может начаться сегодня же. Кого из своих можно застать дома? Да, времени мало, завтра же надо будет ехать к месту прописки. За неявку на призыв могут расстрелять. С Олей договорюсь вечером, а сейчас скорее обойти своих… надо посоветоваться.

Павел вышел из дому. На улице необычайное напряжение. Пожилые женщины с корзинками молча, торопливо и быстро запасают продовольствие. В магазинах очереди. Павел зашел в первый попавшийся кооператив. Торговля не прекращена: отпускают свободно но 100 грамм масла и по два яйца, крупа без ограничения. В следующем тоже. Очень мало разговоров, о войне. Общий тон — напряженное ожидание.

— Застать наверное можно одного Сергея Ивановича — он, конечно, пишет дома.

Павел сел в трамвай. Пожилая кондукторша, давая билет, жалостливо посмотрела на Павла и смахнула слезу. — Очевидно есть сыновья призывного возраста, — подумал Павел.

На бульваре перед домом Сергея Ивановича Павел неожиданно встретил знакомую барышню, дочь известного литературоведа, близкую к кругу Павла. Хорошенькое личико Маруси было в красных пятнах, в глазах застыл испуг. «Чего она боится? — подумал Павел. — Страх ареста хуже страха смерти!».

— Как это ужасно! — простонала девушка.

— Что? — ощетинился Павел.

— Как что? Война… столько разрушений!

— Да, сегодня же могут начать бомбить Москву, — зло ответил Павел.

— Москву?… — Маруся смешно вытаращила глаза, — это невероятно! Противовоздушная оборона такова, что…

— Что бомбить могут начать в любой момент, — перебил Павел, раздражаясь от наивной глупости Маруси.

Глаза девушки расширились:

— Так вы думаете, что немцы… что они могут взять Москву?

— Через полтора-два месяца или проиграть войну, — вырвалась у Павла фраза, значение которое он --">