Валерий Горбань - Память Крови

когда мы на прорыв пошли, вдруг говорит:

— Все ребята. Я сломался. Я больше ни во что не верю. Вот мы сейчас пойдем, а нас снова подставят… Я боюсь. Боюсь так, что поджилки трясутся. Вы теперь на меня сильно не рассчитывайте.

Я за всю свою жизнь большего мужества не встречал. Первое: что нашел он в себе силы такое сказать. А второе, что он, после этих слов, с нами две недели через бои шел. Боялся смертно, но шел и вышел. Потому что ему казалось, что он веру свою утратил.

А она с ним была.

А приятель мой Серега во вторую роту попал.

Замечательный он был человек. Чистый.

Месяц спустя мы под Грозным стояли. И потянуло комбата нашего на подвиги. Придурок пьяный. С каких глаз он это затеивал, с каких в жизнь проводил, с каких команду на открытие огня подал?…

Ушла вторая рота. Засаду выставили на выходе из Грозного. Ждали боевиков на прорыв. И в сумерках уже вышла на них колонна. Слышали мы — стрельба в том районе отчаянная была. По радиопереговорам судя, наши боевиков в полную силу долбили. Колонну эту в прах разнесли.

Мои от зависти прямо изнывали. Но чувствую я: что-то не то.

— Не торопитесь завидовать, — говорю.

Вернулась рота. Обычно после такой удачи азарт прет, каждый рассказывает что, да как. А тут — молчком. Я на Серегу смотрю: ходит, как в воду опущенный. Тоже молчит. В душу ему я лезть не стал. Созреет, сам все скажет.

Да и говорить особо не понадобилось. Через день проходили мы тот район. И колонну эту увидели. Не боевая колонна. Только один «Урал» на транспорт боевиков тянет. Хоть и сгорело все, но видно, что остальное — разношерстная техника. Легковушки. Автобусы. Остатки барахла гражданского… Заглянули мы. Разные там трупы были. И женщины. И дети. А оружия не было. Ни целого, ни обгоревшего.

Подошел Серега. Смотрел, смотрел… и заплакал молча.

А вечером, когда мы с ним у меня в палатке сидели, говорит:

— А ведь не всех сразу…. Мы, когда сообразили, что происходит, прекратили огонь, кинулись помогать. Засветились перед ними — чья работа. А что дальше делать? Комбат, козел, протрезвел резко. Собрал нас, говорит: «Если отпустить их, или в госпиталь отвезти — все! Кранты нам!..» В общем, получается, перевязали мы их, накормили и … Не знаю, как теперь с этим жить. Но думаю, что скоро мы за это ответим.

Не стал я его ни утешать, ни успокаивать. Не поверил бы он моим словам.

Тем более, что прав он оказался на сто процентов. Будто знак какой — то лег на роту. Через день, да каждый день пошли у них потери. Глупые какие-то, непонятные… для тех, кто не знал, что происходит.

Я тогда об одном Господа просил: чтобы дал Сереге легко уйти. Чтобы дал ему возможность успеть душу свою очистить.

А под Дуба-Юртом их рота полностью легла. Практически полностью. Человек пять осталось. Когда чехи на пятки сели, Серега отход остатков роты прикрывал.

После того, как мы духов вышибли, мои ребята его нашли. Меня позвали.

Он себя вместе с боевиками гранатами подорвал. Две воронки по бокам. Весь — как решето. Кистей рук нет. А на лице — ни царапины. Чистое лицо. Строгое и спокойное.

Я рад за него. Жить по своей вере он уже не мог. Но умереть успел…

Он с верой умер.

Что? Да! Я — православный. Только тут не о том речь. Нет. Кто как молится — это без разницы. Бог один на всех, это и без меня сказано. И вера настоящая — она одна в душе. И Закон на всех действует одинаково.

Работали мы как-то за линией. Надо было броды к Катыр-Юрту разведать. Пошли впятером. Ночь хорошая такая была. Туман, морось. Можно под носом у любого секрета пройти. Если только прямо на них не наступим — не заметят.

Прошли мы эту речушку, как велено. Броды нашли, и не один. Времени еще полно. И такой соблазн одолел: посмотреть, как у духов служба организована, что в ауле делается.

Там, где мы заходили, постов не было. Или спали, как убитые. Но, скорей, все же не было. Мы же не дуриком шли. Смотрели.

К крайним домам вышли. И тут — патруль.

Трое их было. Что-то типа ополчения местного. Боевиками-то и назвать трудно. Но, здоровые ребята. Один с охотничьим ружьем, а двое — с калашами. У нас и «Винторез» был, и пистолет бесшумный. Но только, если бы мы их просто убрать решили, то не стали бы и патроны тратить. Они же идут, болтают о чем-то по-своему. Только песни не поют. В ножи спокойно можно было взять. Но интерес-то другой. Три «языка» сами в руки идут.

Надо было видеть, когда мы им сзади каждому ствол в ухо --">