Анатолий Сергеевич Галиев - Взлетная полоса

угол, долго смотрела на начищенный до сияния медный примус. Как к нему подступиться? У свекра все как-то ловко получалось: плеснет денатурату в чашечку, подкачает насосом, зажжет — и вот уже венчик синего пламени гудит весело, натужно. А у нее то пламя с дымом до потолка, а то и вообще не горит.

Возилась долго, все сделала как нужно и сама же удивилась, когда он, фыркнув бойко, загудел.

— Спите, папаша? — уже не в силах больше сдержать радости, закричала она. Когда свекор уселся на топчане, очумело морщась со сна, увидел: на примусе кипит чайник, а сноха в валенках на босу ногу весело отплясывает, притопывая и кружась по комнате.

— Ты что, Настена? — удивился он.

— Сегодня они летят!..

* * *

Белый город еще спал на рыже-серых холмах. Осень выкрасила акации в лимонные и оранжевые цвета, обнесла ветрами до голизны тополя на открытых лысоватых обрывах, но ярче осеннего разноцветья полыхали пестрые флаги на мачтах кораблей. На тральщике, на миноносках, стоявших на «бочках», — на всех палубах суета. Но ясно видно: не обычная приборка. И боцманские дудки заливаются голосистее, и слишком много командиров.

На причале гидродрома четыре здешних самолета уже утюжили воду, разогреваясь, буравили волну поплавками, замедлялись и снова буровили. Щепкин с досадой поморщился — командующий настоял, чтобы все гидросамолеты эскадры поднялись в воздух, встретили его амфибии на подлете и сопроводили торжественным эскортом. И к чему такое, когда еще неизвестно, дотянет ли хотя бы одна машина без аварии? Да нет, он же верит — дотянут, не имеют нрава не дотянуть!

На причале его ждал адъютант командующего Митенька Войтецкий, вручил бланк радиограммы.

— Летят? — боясь взглянуть, отрывисто спросил Щепкин.

— Из Ростова уже вылетели все три ласточки. Может быть, пора поднимать наших? — предложил адъютант.

— Рано еще, — буркнул Щепкин.

* * *

Юлий Викторович Томилин находился в Севастополе уже четвертый день. Конечно, он мог бы сразу же нанести визит командующему, разыскать Щепкина, и, наверное, ему бы по старой памяти не отказали в любопытстве, и он мог бы сейчас тоже быть среди встречающих. Но что-то удерживало его от этого шага, да и понимал он, что у Щепкина множество забот и тревог ныне. Юлий Викторович нет-нет да и прикидывал, как бы он сам вел себя, если бы ему выпало вести перелет звена новых собственных машин. Ясно, что перелету предшествовала большая подготовка: прокладка наиболее удобного маршрута, подготовка основных и аварийных посадочных площадок, завоз горючего и много других разных забот.

Уже в первую ночь по приезде, шагая по гулкому и холодному номеру гостиницы, Томилин вглядывался сквозь черное потное окно в электрические точки корабельных огней, слушал плеск волн у набережной, гудки портовых буксиров, сирену уходящей подлодки — все те слитные гулы и шумы, которые рождает бессонная жизнь гавани и эскадры. И невольно признавался себе, что ждет и жадно ловит ухом только одно — рев авиационного мотора. Его феноменальная память постоянно возвращала прошлое…

В конце концов он с удивлением признался сам себе, что есть вещи, которые сильнее его воли и желаний. Он был уверен, что раз и навсегда отсек себя от авиации, но получалось, что в таком случае он должен был отказаться от каждого дня своей прошлой жизни, от себя самого…

Он то начинал лихорадочно швырять в чемоданчик пожитки, собираясь немедленно покинуть город, то с досадой осматривал мятый пиджак и собирался отдать его в глажку гостиничному служащему — нельзя же быть в таком затрапезном виде в этот особо торжественный момент.

Загнав себя бессонницами, тяжелыми сомнениями, Юлий Викторович в конце концов как-то сник и, хотя еще на рассвете по приготовлениям на кораблях понял, что прилет будет именно сегодня, с трудом и нехотя вытащил себя из гостиничной койки, побрел по бульвару к пристани и там сел на щербатые ступеньки, сгорбившись и кутаясь в пальто. Отсюда он хорошо видел и корабли, и часть гидродрома, и пенистую белую кайму на входе в бухту.

Южное солнце, несмотря на октябрь, начинало пригревать, и это было приятно. Холодный ветер с моря стегал лицо, но стоило лишь отвернуться — его мягко поглаживало солнечным теплом.

Серая чайка висела в воздухе чуть пониже Томилина, он хорошо видел и ее веселый глаз, и то, как она ловко и упруго взмывала на ветру и удерживалась почти на месте. --">