Владимир Степанович Возовиков , Владимир Григорьевич Крохмалюк - Тревожная тишина

выцветших под солнцем фуражках и куртках удалялись навстречу надвигающейся туче… Только теперь младший заметил, что начальник его, уткнувшись лицом в траву, сжимает в руке оружие. «Он все-таки больше трус, чем я. И когда трусит, становится полным дураком, хотя в другое время кажется мудрецом. Вступать в перестрелку с советскими пограничниками на их территории?!. Это могут себе позволить лишь киногерои, которых всегда выручит сценарист. Лучше уж сразу застрелиться!… Но, может быть, он для того и достал оружие? Меня, конечно, первого шлепнет. Надо присматривать за начальником…»

На западе громыхнуло, и сразу стало темнеть, дунуло сыростью. Стена дождя шла с гор, как лавина. Гул тайги, встрепанной мощным порывом ветра, заглох в сплошном шелесте ливня и трескучих разрывах близких молний. Однако молнии – это не автоматы пограничников, и начальник встал, жестом заставив подняться и спутника, наклонился к его уху, крикнул:

– Переходим сейчас! Ветку оставь, дождь размоет следы… Они теперь не скоро вернутся…

Да, им повезло – пограничный наряд только прошел, а видимость такая, что в тридцати шагах едва различается дерево. Теперь начальник действует правильно, ведь после дождя уничтожить следы на сырой земле невозможно.

Пока добежали до контрольно-следовой полосы, промокли до нитки. Но они согласны на то, чтобы их так же мочило сутки и даже двое.

За контрольно-следовой полосой, когда начальник слез со спины напарника, они позволили себе оглянуться. Ливень размывал след на глазах, и начальник впервые одобрительно хлопнул младшего по плечу, вздернув в улыбке губу, поросшую редкими волосками. Пока само небо им помогает, нельзя терять время. Надо идти быстро, надо уйти дальше, пока дождь смывает отпечатки следов, уничтожает запахи. Наследить и скрыться – это ещё половина искусства лазутчика. Пройти и не оставить следа, чтобы никто и никогда не узнал, что в этом месте была нарушена граница, – вот искусство!

Они бегом пересекли открытое пространство и нырнули в сумрачный еловый бор. Шли, стараясь держаться открытых мест, где на их следы отвесной стеной падал ливень. Они не знали, что ещё в ту минуту, когда только приближались к контрольно-следовой полосе, на ближней заставе прозвучал сигнал тревоги. И что до самой границы ещё не близко…

Целый час наш отряд «блуждал» в пади под ровным теплым ливнем. Сумрак быстро схлынул, небо в прогалах ветвей молочно светилось, и дождь, падающий с этой сияющей высоты, казался призрачным. Вспомнились чьи-то слова: «Забайкалье – это немножко другая планета». Впрочем, то же приходилось слышать и о Камчатке, и о Крайнем Севере, и о Средней Азии. Велика наша страна, огромны её границы, на каждой служба трудна по-своему, и наше великое счастье, что в каждом поколении советских людей есть вот такие парни, с какими ненадолго свела нас судьба на этой заставе. В снегах, в песках, в горах, на самом краю земли, под вечно холодным дыханием ледяных морей они своим непоказным мужеством, честной солдатской работой, бдительным вниманием делают непроходимыми для врага все шестьдесят тысяч километров нашей границы.

Да, и теперь, под дождем, служба продолжается: всякая звериная тропка, всякий намек на след, сломанная ветка или сдвинутый камень привлекают внимание наших следопытов, а в маленьком отряде каждый – следопыт. Шарик тоже работает, описывая круги от края до края пади, и даже тройка гуранов, выскочившая на поляну в двадцати шагах перед нами, заставила его лишь на мгновение насторожиться, а в следующее он уже обнюхивал подозрительную вмятину во мху – не след ли неизвестного человека?

На закате падь вывела нас к открытой пойме знакомой реки. Дождь кончился так же внезапно, как начался. Местами над водой стлалось белое теплое молоко, всплескивали ожившие рыбы, хватая мошкару, где-то кричал удод, на прибрежной скале ворковали дикие голуби. Ночью пограничники станут в секреты, а пока начальник заставы приказал развести на берегу большой костер из сухостоя и обсушиться. Бездымное жаркое пламя встало сразу и высоко, но не погасило крупных, лучистых звезд, уже проглянувших на отмытом темно-синем небе.

Майор Белянин переговорил с заставой, снял наушники, приказал радисту свернуть станцию, присел к костру. Когда от его одежды повалил пар, он отодвинулся в сумерки, буднично, как бы между прочим, сказал:

– Взяли их.

– Кого?

– Нарушителей, конечно. Обоих взяли. --">