Василий Владимирович Веденеев - Дорога без следов

войны. Лаврентий Павлович Берия закончил собирать в стопку бумаги и, в последний раз подравняв их, положил руки по краям, словно готовясь больно дать по пальцам каждому, кто попробует посягнуть на них…

«Он стал наркомом в декабре тридцать восьмого», — мелькнуло у Алексея Емельяновича.

Но тут раздался глухой голос Иосифа Виссарионовича Сталина:

— У кого есть вопросы? — он остановился и медленно обвел взглядом лица присутствовавших.

— Вы все проверили? — не глядя ни на Берию, ни на Ермакова, но жадно ловя малейшие жесты и выражение лица Сталина, спросил Лазарь Моисеевич Каганович.

Под взглядом вождя Климент Ефремович Воршилов еще ниже опустил голову и по-черепашьи втянул ее в плечи, словно вопрос Лазаря Моисеевича обрушился на него внезапной жуткой тяжестью и придавил к столу. Молотов только досадливо дернул щекой, а Берия сохранил на узких губах полуулыбку-полугримасу.

— Так точно, — Ермаков понял, что отвечать надо ему, и удивился, услышав свой голос как бы со стороны: он казался ровным, спокойным, отдающим звоном кованого металла, но сам Алексей Емельянович прекрасно знал, что это звенит не металл: звенят напряженные до предела нервы, готовые в любой момент перехватить спазмом дыхание, заставить сорваться на фальцет или вообще замолчать.

«Ну, Алексей, немедленно возьми себя руки! — мысленно приказал он самому себе. — Прекрати паниковать, сейчас надо драться!»

— Бывший лейтенант погранвойск НКВД Слобода, — начал Ермаков, чувствуя, как окреп голос и постепенно стало пропадать противное покалывание в кончиках пальцев, — встретил войну на заставе, вступил в бой, затем партизанил, несколько раз бежал из плена. Сообщивший ему сведения об изменнике переводчик Сушков работал в оккупированном городе по заданию подпольного райкома и командования партизанской бригады. Казнен фашистами после пыток. Он был лично известен секретарю подпольного райкома Чернову еще с Гражданской.

— Это тот Чернов, что был комиссаром полка на Южном фронте? — демонстрируя феноменальную память, прервал его Сталин. — Я не ошибаюсь?

— Так точно, товарищ Сталин, — отчеканил генерал.

— Хорошо, продолжайте, — вождь равнодушно повернулся к нему спиной и, подойдя к столу, начал выбивать трубку о край пепельницы. Посыпался серый пепел.

— Подполье в городе разгромлено, мы запрашивали партизан. Ранее к нам уже поступали отдельные сообщения из-за рубежа об измене в высшем эшелоне, но то были только косвенные данные. — Ермаков на секунду замолк и, решившись, сказал: — Однако тщательный анализ имеющихся материалов заставляет говорить о настоятельной необходимости более углубленной проверки всех имеющихся сведений.

Берия немного откинулся на спинку стула и с удивленным интересом взглянул на подчиненного — в его взгляде читалась даже некоторая жалость: так охотники, стоящие в засаде, смотрят на вышедшего под выстрел глупого зверя. Смотрят, прежде чем нажать курок и выпустить из ружья смертоносный заряд.

— Надеюсь, вы понимаете, что может произойти, если сведения о связи генерала Рокоссовского с немецкой службой безопасности окажутся верны? — не поднимая головы от лежавших перед ним бумаг, тихо спросил Молотов. — И что вы думаете о других генералах?

— Вячеслав Михайлович, — нервно хрустя пальцами, заметил Каганович, — может быть, мы поторопились? Поторопились, когда сняли с генерала Рокоссовского ранее выдвинутое обвинение в измене и доверили командование войсками, вернув из заключения, где он находился… И теперь получаем из-за рубежа и с той стороны фронта только лишь новое подтверждение ранее выявленной измены?

Говоря, он неотрывно смотрел на руки Сталина, занимавшегося трубкой. Вот откинулась крышка коробки папирос, слабо хрустнула под пальцами бумага и с легким шорохом табак пересыпался в чубук.

— Имеющиеся материалы не дают оснований подозревать других военачальников, — чужим голосом сказал Ермаков. — А для обвинения в измене командующего фронтом генерала Рокоссовского необходимо иметь неопровержимые доказательства.

В кабинете вновь повисла гнетущая тишина, Сталин сломал еще одну папиросу, неторопливо набил трубку и поднес к ней горящую спичку. Глядя на ее пламя, угасшее около его пальцев, словно не решаясь коснуться их, он тихо спросил:

— Обвинить в измене?.. — переложив трубку в левую, искалеченную еще в царской тюрьме руку, поднял --">