Евгений Захарович Воробьев - Капля крови

быть, если голова кружится, ноги подкашиваются, а воздуха снова не хватает? Куда девался весь воздух?

Оба стояли возле своей тяжкой, безмолвной, но живой ноши.

Пестряков прислонился к раме витрины и не мог отдышаться. Он стоял, обратив лицо на восток, в сторону горбатого моста, вглядываясь в сполохи боя, напряженно вслушиваясь в его шумы и понимая, что многого не слышит.

Лейтенант посмотрел назад, туда, где дымился танк.

Зарево слабело. Наверное, в танке уже взорвалось и сгорело все, что может взрываться и гореть.

Потом, следуя примеру Пестрякова, лейтенант тоже стал смотреть на восток.

Сейчас, в полутьме, стали лучше видны ракеты переднего края. Они то отвесно взвивались вверх, то летели полого, над самым горизонтом. В свете горящих ракет лейтенант отчетливо видел дымки только что отгоревших. Ракеты перекрашивали небо и землю то в зеленый, то в желтый, то в красный, то в мертвенно-белый цвет. И, послушные ракетам, черепичные крыши все время меняли окраску, будто какие-то расторопные кровельщики успевали перекрыть все крыши зелеными, желтыми, красными, белыми черепицами.

Пестряков вспомнил условные сигналы. Сегодня вечером желтая ракета означала «свои войска», красная — «противник».

Зловещим созвездием повисли красные ракеты на восточном небосклоне.

— Может быть, прорвемся? — несмело предложил лейтенант.

Он нагнулся к раненому и повел могучими плечами, как бы заново примеряясь к ноше. А ноша всегда становится более тяжелой, когда раненый теряет сознание.

— Это с нашим-то багажом?

— Может быть, все-таки донесем? — еще более робко спросил лейтенант.

— Куда донесем-то? К Гитлеру в лазарет? Там быстро вылечат!

— Огонь чересчур плотный, — произнес кто-то рядом в лейтенантом. — Только брызги от вас останутся. Тут налегке не знаешь, как просочиться…

Лейтенант резко повернулся на голос. Он прозвучал неожиданно, как выстрел над ухом.

2

На тротуаре стоял солдат — низенький, в длинной, до пят, шинели, в большой каске, с автоматом поперек груди, с гранатами на поясе и пустыми ножнами от кинжала.

Пестряков увидел солдата, едва тот приблизился, убедился, что это свой, и остался стоять в прежней позе, прислонившись к раме разбитой витрины.

— Ну что там? — Пестряков кивнул в сторону моста.

— Фриц там минерами командует. Голос у него хриплый, противный…

«Ишь ты, даже голос расслышал», — позавидовал Пестряков.

Лейтенант теперь не отрывал взгляда от моста:

— Но где же выход?

— Спрятаться, пока темно! — В голосе Пестрякова прозвучали повелительные нотки.

— Городок необитаемый, — сообщил низенький солдат.

— Наши обязательно воротятся, — сказал Пестряков убежденно. — Доживем до подмоги. Где-нибудь в порожнем доме…

— В подвале, — подсказал низенький солдат.

— Айда! — Пестряков наконец отдышался и озабоченно склонился над раненым.

— Может быть, в угловой дом завернем? — предложил лейтенант, когда они донесли Черемных до перекрестка.

— Отставить! — распорядился Пестряков. — Угловые дома — самые беспокойные, проходные. Туда все на постой прутся.

Низенький солдат занял позицию на перекрестке, у бензиновой колонки. Он вертел головой в своей непомерно большой каске, так как вел наблюдение за обеими улицами.

У бензиновой колонки лежал, зарывшись лицом в опавшие листья и раскинув руки, убитый немец. Поздние сумерки перекрасили его шинель в черный цвет. Кто-то уже отобрал оружие у мертвеца. И только две деревянные рукоятки от гранат торчали у него на боку.

Низенький солдат отошел от убитого, ругнулся: не удалось разжиться автоматом.

Свернули в узкую удочку. Второй дом от угла явно пустовал — железные ставни заперты с улицы.

Низенький солдат обогнал носильщиков, открыл скрипучую калитку во двор, огороженный забором из рваного камня, и подал знак, чтобы шли за ним.

— Где раньше-то воевал, молодец? — спросил Пестряков, едва войдя во двор. Он шумно передохнул и пытливо вгляделся в лицо солдата, затененное низко надвинутой каской.

— У тебя же в адъютантах. От своих

--">