Илья Захарович Вергасов - Героические были из жизни крымских партизан

Понимай? Бургомистр, майн готт!

— Куда уж мне в начальство, господин офицер. И ноги у меня…

— Нет! Ты есть назначенный немецким командованием староста. Саботаж — фьют! — Фельдфебель щелкнул пальцами под носом у председателя и, указывая на дальние горы, с которых сошла утренняя мгла, спросил: —Там иесть партизан?

— Партизан там, — услужливо показал полицай на горную гряду, покрытую черным сосняком.

Машина скрылась за поворотом. Лели натянул шапку на самые глаза, сплюнул и с шумом закрыл за собой калитку.

Бухгалтер колхоза Григорий Александрович, в потертой вельветовой куртке, бледнолицый, с реденькой выцветшей бороденкой, в последние дни с утра до вечера сидел в правлении колхоза, ворочал толстые конторские книги, что-то считал и пересчитывал.

После отъезда фельдфебеля, за каждым шагом которого следил сквозь немытое окошко, он оделся, подхватил под мышки счеты, папку, вышел из правления — и прямиком к председателю.

Тот встретил его суховато — он не особенно доверял старичку, из которого слово вытянуть, что с глубокого колодца ведро с полной водой поднять. Терялся в догадках: «Что его принесло?»

Сели за стол, выпили по стакану домашнего вина. Старик, приложив руку к уху, прислушался:

— Гудит, ась?

— Гудит, — равнодушно согласился Лели.

— Севастополь, значит, орешек… того, а?

— А вам не в радость?

— Это почему же?

— Ладно, Григорий Александрович. Что привело вас ко мне? Теперь так, запросто, в гости не ходят — не те времена.

— Что так, то так. У меня вопрос: вы знаете, сколько добра в колхозных кладовых? — сердито спросил Григорий Александрович.

— И что ж?

— Ждете, пока вчистую выскребут, думаете, они минуют нашу глухомань? Ошибаетесь. — Бухгалтер поставил перед председателем счеты, прокуренным пальцем защелкал костяшками: — Табак-дюбек, зерно, овцы, крупный рогатый скот… Да что я, хозяин, что ли? Душа у вас, у председателя, за все это болит? — Бухгалтер поднял очки на лоб.

— Что ж вы предлагаете? — с волнением спросил Лели.

Старик вытянул худую шею, посмотрел в окно, за которым в туманной дали угадывался большой лес.

— Бают, что в тех краях Николай Константинович Спаи — ваш первейший заместитель. Говорят, что он в отряде Македонского, а?

Лели ахнул: неужели перед ним тот самый человек, кто всегда и ото всех держался в стороне, кто не проявлял интереса к общественной жизни, кого на заседании правления-то не увидишь; только тогда показывал характер, когда нарушали заведенный им бухгалтерский порядок.

— Где Николай Константинович — не знаю, а за беспокойствие — спасибо.

Бухгалтер убрал счеты, поднялся и с прищуром посмотрел на председателя:

— Извините, но я-то думал, что у вас попонятливее голова, пообъемнее сердце. Прощайте.

— Постойте! Виноват, признаюсь. Вы совершенно правы: наш Николай в партизанском отряде Македонского. Только вот беда — перестал наведываться к нам, — признался Лели.

— Аль случилось там что?

— Лес горел — сами, наверное, наблюдали. Ума не приложу, куда ушел отряд!

— Притих пока, и все. Чего так горюешь? Придет кто-нибудь, а как же иначе.

— Спасибо вам, Григорий Александрович.

— Как же будем решать? — тряхнул папкой бухгалтер.

— Соберемся сегодня у меня, вечерком. Прошу и вас.

— Буду, непременно буду.

В просторной председательской горнице сидели трое членов правления и колхозный бухгалтер. Пока Лели обходил окраины деревни, выставляя тайных наблюдателей за двумя дорогами и всеми тропами вокруг деревни, судили и рядили о внезапном появлении фельдфебеля, толковали о боях под Севастополем, поругивали друг друга за скупость, за то, что не отдали продукты в лес или нашим частям во время их отступления. Пришел председатель, вытер лохматой шапкой со лба пот, сказал:

— Послушаем нашего Григория Александровича.

Старик без лишних слов доложил: в колхозе много вина, дюбека-сырца — золото же! А в кошаре пятьсот голов овец, коровы, зерно, картофель. Все лежит на виду, так, запросто, может фашист достать; дочиста выскребет и выгребет. Вот так-то!

С интересом слушали старичка, будто в первый раз говорил он перед ними.

Затем начался горячий спор. Разные мысли высказали, но в конце концов пришли к одному: срочно все перепрятать. Табак затюковать — и в тайную пещеру, и вино туда же, но прежде перелить и обкурить серой. Отару овец, коров, быков, зерно и картофель — --">