Алексей Суслов - Сирия. Записки очевидца

class="book">выпустили и отец торжествовал как Наполеон, стоявший императором.

Отца Франциска выволокли из залы, приказав все не шевелится. Прозвучали

ещё три выстрела, теперь уже по столу с фужерами. Наступила тишина. Сергей

поднялся из-за стола и помочился в чей-то фужер. Жёлтая отвратительная

жидкость распространяла такой угар, что кое-кого вывернуло на изнанку. От

этого нефтяной олигарх заржал как сивый мерин и разбив тот фужер с мочой, удалился на второй этаж спать с любовницей.

Когда спустя вечность Рох Винсент вышел из дома, он обнаружил отца

Франциска придавленным двумя автомобилями. Его тело с ужасающей

гримасой смерти поразило всех до озноба. Я сделал несколько снимков; полиция также возилась с трупом несколько часов. Говорили, что была

задержана банда, уходившая этой ночью из города. В перестрелке троих убили, а четвёртый молчал как истинный партизан.

Священник много говорил о справедливости и возмездии, и кому то это сильно

не понравилось. Так он погиб мученической смертью в своё шестидесятилетие.

В Италии у него остались двое племянников от старшей сестры Ирмы. Они

обожали "нашего любимейшего дядюшку" и писали ему трогательные письма.

А вот церковь, где он служил, никак на смерть своего служителя не

отреагировала, что породило множество слухов, весьма не беспочвенных.

Пошли слухи, что его убрал Ватикан, заметая какие-то тёмные следы... Газеты

выходили с шапкой: кому выгодна смерть истинного друга Сирии? Я

разговаривал с местным журналистом и он мне конфиденциально заявил: Римский престол не та смиренная овечка, которая мекает о добре и зле. Я с ним

был не согласен, так как сам исповедовал католическую веру, полностью

доверяя догматам высших иерархов. К этому меня приучила моя мать, твердя

мне: вера облагораживает жизнь, а уж тем более, когда она истинная. У

настоящей веры много врагов, а если уж кого-то и убивают, причём здесь Рим и

его насельники.

Глава 3

После трагической гибели отца Франциска моё здоровье ухудшилось. Я попал в

клинику по психическим заболеваниям, расположенную на холме во всё том же

Думайре. Там, среди вековых ливанских кедров и прохлады под их кронами я

обрёл мало-мальски приличный вид. Но до выписки было ещё далеко.

В клинике я близко сошёлся с Магметом, которого всегда сопровождал конвой, ибо он был одним из бойцов Сопротивления, попавшим в плен. Араб по

национальности, он говорил на 5 языках, и средние его года подсказывали, что

он хорошо шевелит мозгами - и тому доказательство - он отлично играл в

шахматы, выуживая из пол- момента сто процентную победу. Ещё он

бесконечно долго и пространственно рассказывал о своём деде, совершившем

аж семь походов в Мекку и Медину.

"Я очень тонко чувствую и до ныне духовную сущность своего праотца -

говорил однажды за завтраком Магмет - Дед, его звали Магмедом как и меня, наизусть знал весь Коран и всегда боролся за справедливость.

То, что происходит сей час в Сирии, мой дед - как и я- принял бы к сердцу, ибо

это боль всех мусульман. Сирийский президент, покарай его Всевышний Аллах, отверг народную волю, отдавшись целиком деньгам и власти,- безграничной, но

жестокой."

Магмет помогал медсёстрам и обслуживающему персоналу, всегда пребывая в

движении. Он плохо спал ночью, пребывая в некой двойственности сознания, и

весь мир казался ему как-бы картиной с искажённой действительность. Часами

он разговаривал с Кайпат, санитаркой с золотистыми волосами и ярким ртом, никогда не знавшем помады. Я записал их диалог, наполненный горести и

тоски.

"Дорогая

--">